Тенцинг Норгей - Тигр снегов

Мы снесли Вангди Норбу в лагерь на собственных спинах и самодельных носилках, потом постепенно доставили в нижние лагеря и на равнину. Затем, с помощью местных носильщиков, отправили его в Муссоури, станцию в Гархвале, откуда начинали свой путь. Пролежав некоторое время в больнице, он немного оправился и смог уехать домой, но так ни­когда и не поправился совершенно. Позднее, когда я встретил его в Дарджилинге, то убедился, что пере­житое наложило сильный отпечаток не только на его тело, но и на душу. Старый «Тигр» Вангди никогда больше не ходил в горы и умер в своем доме несколь­ко лет спустя.

Хотя мы не могли тогда предусмотреть такого кон­ца, несчастье с Вангди сильно опечалило нас. Однако прекращение экспедиции все равно не помогло бы ему, и мы вернулись к нашим горам. Как уже говорилось, Вангди был старшим над шерпами; теперь предстояло назначить другого, и назначили меня. Это была высо­кая честь. Каждый шерпа стремится стать сирдаром, это большое достижение в его жизни. Я был очень доволен. Но также и опечален, потому что достиг это­го ценой несчастья друга.

Мы снова вернулись в верхний лагерь и пригото­вились к штурму. Как обычно после аварии, шерпы нервничали и отказывались идти на большие высоты. Теперь мне представился желанный случай, которого я никак не хотел упустить. В состав штурмовой груп­пы вошли четыре швейцарца – Рох, Диттерт, Суттер, Гравен – и я. Мы вышли из верхнего лагеря, подня­лись по длинному снежному склону, затем по гребню, где произошла беда с Вангди, и ступили, наконец, на плоскую белую площадку – вершину Кедерната. Вы­сота ее 6600 метров – ниже Северного седла на Эве­ресте, которое служит всего лишь базой для восхож­дений. Но мы радовались и гордились победой. А для меня это было особенно великое мгновение. Ведь, несмотря на многолетний опыт высокогорных восхож­дений, я еще никогда не ступал на вершину большой горы. «Задание выполнено», как говорят летчики. Это было чудесное ощущение.

Однако Кедернатом дело не ограничилось. Оттуда мы перешли на несколько более высокого соседа, Са­топант, и там тоже совершили успешный штурм, хотя должен, к сожалению, признаться, что я сам в нем не участвовал, так как заболел животом и оставался в верхнем лагере. Затем мы направились в сторону тибетской границы, где все, включая госпожу Лонер, взяли вершину поменьше, Балбала. Наконец мы взо­шли на Калинди, которая совсем не похожа на боль­шинство Гималайских гор, так как почти свободна от снега, наподобие увиденных мною позже швейцарских вершин. Четыре девственные вершины – четыре первовосхождения. Рекорд, который вряд ли побит какой-либо другой экспедицией.

Между восхождениями мы успели осмотреть мно­гое в Северном Гархвале, включая священные города Бадринат и Ганготри и ряд меньших поселений, кото­рых я не видал раньше. Питались мы хорошо: госпо­дин Суттер был не только альпинист, но и прекрас­ный охотник, и мы редко оставались без свежего мяса. Совсем не то, что мое путешествие в Гархвал годом раньше, когда экспедиция «Дун-Скул» почти все время ходила с пустыми желудками.

После несчастья с Вангди Норбу у нас не было ни­каких неприятностей почти до самого конца; да и то, что случилось, не имело отношения к горам. Летом 1947 года как раз кончилось правление англичан; Ин­дия и Пакистан стали двумя самостоятельными госу­дарствами, и повсюду происходили кровавые столк­новения между индуистами и мусульманами. Когда мы спустились с гор в Муссоури, город находился на военном положении, везде стояли войска. Большин­ство магазинов и учреждений закрылось, был введен комендантский час. Пути сообщения фактически не работали, и одно время казалось, что мы застряли безнадежно. В конце концов местные власти помогли швейцарцам уехать в Дели в армейской теплушке, а нам, десятерым шерпам, пришлось задержаться еще на две недели. Мне вспомнились трудности, с кото­рыми я выбирался из Читрала в войну, только на этот раз было еще сложнее, потому что мы скоро прожили свой заработок и очутились на мели.

Впрочем, кое-что у нас еще оставалось. У меня было пятнадцать рупий, с ними я пошел на полицей­скую станцию и попросил разрешения поговорить с начальником. Разумеется, мне ответили отказом, но тут я достал мои пятнадцать рупий, и один из поли­цейских сразу же сказал, что, может быть, удастся что-нибудь сделать. Войдя к начальнику, я прежде всего сообщил, что мы члены экспедиции. Он хотел тут же бросить меня за решетку – решил, что я имею в виду что-то политическое. Когда же я объяснил все, он успокоился и раздобыл, наконец, грузовик, кото­рый доставил нас в Дехра Дун. А там начались но­вые осложнения, только на этот раз не из-за полити­ки, а из-за муссона. Дождь размыл все дороги, и мы снова застряли. Однако теперь наши дела обстояли лучше, потому что в Дехра Дуне находилась Дун Скул и нас взял на свое попечение мой старый друг ми­стер Гибсон. Как только дороги наладились, он помог нам выехать, и мы наконец-то вернулись в Дарджи­линг, правда, в пути было еще немало неприятностей с полицией и железнодорожными чиновниками. Я все­гда недолюбливал полицейских и железнодорожных контролеров; думаю, что в этом я не одинок.

Так кончилась еще одна экспедиция. Случай с Ван­гди Норбу был очень тяжелым. Возвращение оказа­лось трудным. Зато все остальное сложилось благо­приятно, лучшего нельзя было и требовать от горной экспедиции; мы не только совершили успешные вос­хождения, но и испытали при этом большое удоволь­ствие. Швейцарцы пришлись мне очень по душе. Несмотря на языковые трудности, я чувствовал к ним особую близость и думал о них не как о господах и работодателях, а как о друзьях. Такие взаимоотно­шения сохранились у меня со швейцарцами и в даль­нейшем.

Наша экспедиция положила начало не только дружбе, но и одной романтической истории, которая шесть лет спустя заставила меня испытать минутное замешательство. Когда я попал в Швейцарию в 1953 году после взятия Эвереста, друзья очень тепло встретили меня на аэродроме.

– Comment Ca va? Wie gehts? – спросил я на своем самом лучшем франко-немецком языке. – Как поживаете, господин Рох, господин Диттерт, господин Гравен, господин Суттер, госпожа Лон… – Здесь я за­мялся. Возможно, даже покраснел. – Я хотел сказать, госпожа Суттер, – поправился я.

Потому что теперь они были женаты.

1948 год не похож ни на один другой год в моей жизни. Я не ходил в этом году в горы, не уча­ствовал в восхождениях, зато провел десять меся­цев в Тибете, побывал в Лхасе и еще дальше. Жите­лям Запада Тибет известен как Запретная страна, для буддистов же это священная страна, страна паломни­чества. Путешествие в Тибет, как и битва за Эверест, навсегда останется у меня в памяти.