И началось все преотличнейше, таскали невод по течению. И вот рыбы — ворох.
— Эх, шлюпки нету! — кипятился Роман. — Сегодня же займусь ремонтом ее.
— Прибегу помочь, — сказал Степанов.
Рыбу раскидали на семь равных куч — на вахте у нас Володька остался, — пообедали и стали собираться в дорогу. Тринадцать километров! Да эдакой-то дорогой!
— Куда ты по стольку! — крикнул Толик Роману, набивавшему мешки до самой завязки.
— Эх, Толя, Толя, — сожалеюще сказал Роман, — как потопаешь, так и полопаешь. Это же вещь!..
— Вещь-то вещь, да ведь надорвемся.
— Ничего с тобой не случится.
След в след, цепляясь за прибрежные кусты, подались к устью сухого ручья. Километра через три Толик сбросил мешок и выкинул из него несколько рыбин. Тоже самое сделал и я.
— Слабаки, — презрительно сказал Роман. — Вот я вам расскажу, как шли мы табором от Владивостока до Ясс. Война, голодуха, во всем таборе крошки не найдешь, а мы все населенные пункты обходим — иначе лошадей на фронт заберут. А куда без лошадей? Без них бы всему табору конец. После каждой стоянки могилки остаются, а князь не подпускает даже к деревням. Как огреет кнутом!.. Помню, возле Свердловска цыганки детей ему мертвых под ноги кидали, а он — кнутом, кнутом...
— Ну и сатана! — не выдержал Толик.
— А пусти он их в город, всему бы табору крышка... И довел до Бессарабии.
Все равно после этого страшного рассказа мешки не полегчали.
— Знаешь что, Роман, — сказал Толик, бросая мешок на траву, — во время войны матросы под танки бросались.
— Ну и что?
— А сейчас я даже под телку не лягу.
— Перекур, — объявил Роман.
В этот день сделали еще по одной ходке, еле живые доплелись до дома. Надо бы рыбу обработать, но второй час ночи уже был... вставать в четыре.
— Черт... опять шлюпку не наладили, — сердился Роман.
На третий день была моя вахта.
В обед возвратились наши — я удивился — совершенно пустые.
— Всё, — мрачно сказал Роман. — Кончилась рыба... Наверно, она раньше пошла. Прохлопали.
— Возле устей в прибойке толчется, а в речку не идет. Ну хоть бы одна! Вот ты рыбак, — повернулся ко мне Толик, — что ты можешь сказать?
Что я мог сказать? Лет пять назад приходилось мне обслуживать ставные невода. Рыба у нас шла по-разному: и утренняя, и приливная, и верховая. Но невод стоит в море, а вот в речке...
— Может, полный отлив был? Прибойка была здорово осохшая? — спросил я.
— До самой тины, — сказал Роман.
— Я думаю, дело в отливе, — сказал Толик. — По отливу она заходит в речку или нет?
— Кажется, нет.
— Тогда не все потеряно, — оживился Роман. — Тогда надо ждать прилива. А когда он начнется?
— Таблиц у нас нету. Наблюдать придется.
— Надо бы подождать. А завтра когда прилив будет?
— Не знаю...
— Караулить будем.
Вдруг врываются Степанов с Митрохою. С мешками. В мешках топоры, пилы, рубанки.
— Надо в море рыбачить, — без всяких панических объяснений выпалил Степанов. — Где твоя шлюпка, Рома? Будем чинить.
— Начинай, — устало сказал Роман.
Они схлынули так же, как и нахлынули.
— Молодец все-таки Васька, — сказал Роман, глядя вслед своему другу. — И столяр, и плотник, и механик, и радист...
— И даже козу доить умеет! — засмеялся Толик.
— Ты напрасно смеешься, — нахмурился Роман. — Он простой матрос, кончил только курсы. А все хозяйство на его плечах. А если бы на его место поставить Митроху? Что получилось бы, хоть Митроха и с институтским дипломом.
— Это, Роман, ты себя имеешь в виду: вот я, мол, простой механик с подводной лодки, а мне, мол, подчиняются инженеры.
— Сам себя не похвалишь, стоишь как оплеванный, — засмеялся Роман. — Однако надо парням помочь. Кто со мной?
Спускаемся со своей скалы, под нами стеклянное безмолвие океана. Огибая сивучиные лежбища, что были милях в пяти от берега, шел пароход. Нам он казался не больше ботинка, а ведь вблизи это громадина.
И мне в голову пришла странная мысль: жили мы тихо и ладно, несли вахту, охотились, мылись в бане, катали шары на бильярдном столе, читали книжки, слушали музыку, смотрели кинофильмы. Но вот пошла красная рыба, и каждого из нас не узнать...
Шлюпку ладили дотемна, и парни с метеостанции ночью же отогнали ее на речку. И там же остались ночевать.
Когда на другой день мы пришли на Баранью — пришли с опозданием, проспали, — парни с метеостанции уже давно-давно бушевали там, рыбы у них было уже вороха. Мокрые, конечно, до затылков, то и дело подбегали к костру. Рыбачили они со шлюпки. Митроха сидел на веслах и отвозил невод метров на двадцать от берега. Сбрасывал его, остальные с криком и хохотом тащили на берег.
— Дела идут? — крикнул Роман, скидывая сапоги.
— И довольно неплохо, — отозвался Васька, пританцовывая возле костра. — Чего так поздно?
— Проспали малость, — сказал Роман, приседая возле ведра икры; а она, эта икра, на этот раз сверкала еще прелестнее: ярко-красная, светящаяся, душистая и такая ровная и яркая, что все, что находилось рядом, озарялось ее пронзительно-тихим светом. — Золото! — восхищенно сказал Роман, присаживаясь рядом и перекладывая играющие дольки ее. — Чистое золото!
— Скорее присоединяйтесь! — крикнул Степанов.
— Сейчас.
Через несколько заметов уловы кончились — наступил полный отлив, — да и рыбачить невозможно стало из-за погоды, море взъярилось, и сами уловы были штучными.
— Эх, черт возьми! — возмущался Степанов. — Вот-вот подойдет «Колесников», радиограмма уже была, рыбачить завтра не придется.
— Поможем разгрузить, — сказал Роман.
Стали делить улов, и тут произошла маленькая... заминка, что ли. Василий нам выделил по полдоле, ведь мы сегодня почти не рыбачили.
— Справедливо? — спросил он и отвернулся, краснея.
— Справедливо, — сказал Роман и тоже отвернулся. Желваки на его скулах так и заиграли. Больше они друг с другом не разговаривали, будто чужие.
Они нагрузились рыбой и икрой, след в след побрели домой. Нам спешить было некуда, никакого «Колесникова» мы не ждали. Роман принялся за стряпню, мы с Толиком собирали дрова.
— Чего скис? — спросил Толик Романа; Роман не ответил. — Давай грибков наберем, — обратился Толик ко мне.
Мы подались за грибами.
Когда возвращались к костру, Роман был радостный.
— «Колесников» подходит, — сообщил он, показывая на пароход, идущий к берегу. — Завтра одни рыбачим.
— А хорошо бы Аньке послать баночку икры, — мечтал Роман, когда на другой день чуть свет мы перли на Баранью, — после родов бабы любят солененькое.
