— А-а, Дизель!.. Что это вы — как на дуэли: в двенадцати шагах друг от друга прячетесь?..
: Казалось, Пищер искренне удивился. Словно забыл о...
— Сашка мотнул головой. «Неужели забыл?..» — с болью подумал он. Получалось неудобно — но не кричать же было теперь: на весь вокзал... да и о чём?
— А я смотрю: стоит. Наш — не наш, думаю? Вроде с гитарой... и виделись, кажись... Да, точно: на 19-м вместе ж стояли! — ‘вот и память восстановили’! — Дизель радостно гыкнул. — Только прикид тогда малость полегше был — оттого и не признал сразу. Ну да ‘язвиниться’ никогда не поздно — а потому обождём, посмотрим, поглядим, что дальше кончится...
— В толпе водоворотом возникло движение, кто-то зарычал, имитируя разъярённого пса.
— МАМОНТ,— со значением сообщил Пищер, приподнимаясь на цыпочках, чтоб лучше видеть,— Мамонт в каске — о!..
: Из толпы выдавился Мамонт. «Ур-р!..» — зарычал он и двинулся на Пищера. Оранжевая строительная каска с чёрным силуэтом мамонта кепчёночкой сидела на его затылке. Против Пищера он казался — гора.
— Ух, как я зол... Ур-р-рр-х, как р-р-р я зол...
— Вот так они и вымерли,— негромко заметил Дизель.
— Кто? Мы? Я??? — Мамонт жил! Мамонт есть!!
— Мамонт будет жить, и — увы! — будет по-прежнему есть... Оф-фициально и для собравшихся склеротиков поясняю: это — Сашка. Мы с ним во Дворце занимались, и на 19-м он с нами стоял...
— Странно,— осторожно заметил Дизель,— до самых последних пор Пищер лично удерживал это звание — Почётного Склеротика, я имею в виду. Хотя разве ж кто оспаривал — в наших рядах?..
— Сашка? Очень хорошо, почти помню. Но на всякий случай освежую о себе: Большой Ильинский Мамонт, гроза шкурников...
— И снаряги,— успел добавить Дизель,— шерше б’ля мамонт, если что где почило или просто накрылось...
— Ширше ля Мамонт,— вздохнул Пищер,— хотя куда — ширше???
: Сашка улыбнулся. В общем-то, чего было злиться? Не узнал же его Дизель... И Мамонт тоже. А что до слов Пищера — он знал Андрея много лет, и знал, что он всегда так говорит: не со зла. Просто такая у него была манера — да если разобраться, у всех у них... Не подначивание, не издёв,— прикол.
— Сколько ты теперь весишь? — поинтересовался у Мамонта Пищер.
— На центнер пошёл...
— На который? — почти невинно спросил Дизель.
— Тебя бы на сцену... И публично — язык укоротить. Такой номер пропадает!
— Не оценят,— притворно вздохнул Дизель. — Да шут с ним, с языком — я и на пальцах могу: трёх жестов вполне хватит,— но мысли, но мозги куда денешь?..
— Трудно куда-либо деть то, чего нет,— строго заметил Пищер.
— С кайфом, мальчики!
: К ним подошла Ольга. Оля, старшая сестра Люси. Сашке казалось, что она смотрит прямо на него,—
— Но она смотрела на Пищера.
— Двинулись, мальчики? А то холодно как... Последний утренний трамвай остался — если опять опоздаем...
— А чего Коровин? И Вет?.. — поинтересовался Мамонт.
— Коровина в ‘мудях’ припахали: он математику умудрился завалить — гений наш... — Пищер хмыкнул.
— “Он слишком много знал” — для этой поганой страны. Я всегда ему говорил: на экзамене — как на допросе, молчи, пока есть силы терпеть. А то точно пересдавать заставят. Но он же не может не выпендриваться... Нет, чтоб поступать ко мне в “керосинку” — там на экзаменах вообще ничего не спрашивают: знают — бесполезно. Весь экзамен: наливай, да пей,— проворчал Дизель, вскидывая на плечо видавший виды брезентовый рюкзачок.
: Карманы рюкзачка ощутимо обтягивали формы бутылок.
— Чего пить-то: нефть? Или продукты её перегонки?
— Продукт,— ласково отозвался Дизель,— а что? Его вся страна хлещет — ‘и ничего, и ничего, и ничего’... Но что же с Ветом?
— Соломин билеты берёт. Он обет дал.
— Обед? — переспросил Мамонт.
— Билеты? Зачем? — удивился Сашка: сколько он помнил Пищера, с билетами его пути не пересекались ни разу. Вот с контролёрами — ...
— Э-э... Понимаешь, это другое. Ну, хотя бы туда брать надо: ты ж ведь в такое место едешь!
— Дай, я объясню,— на ходу прорычал Мамонт,— р-р-р... Вот тебе холодно? Пешком тащиться от станции до дыры не хочешь? А на платформе от КПСС два часа следующий паровоз ждать?.. Тогда бери билет, чтоб не пить на холодный желудок и на автобус в Гавноедово не опоздать. А то сейчас “контры” развелось...
— На каждом километре,— мгновенно среагировал Дизель,— на ходу в вагон запрыгивают: у вас нет лишнего белого билетика? До того обнаглели — поверите-ли, давеча двоих пришлось с крыши стряхивать...
— С чьей крыши? У тебя ж раньше по ней крокодильчики бегали.
— Допился до контролёров,— философски заметил Мамонт,— значит, пора завязывать. По опыту знаю. Недели две перерыв организму сделай — а то загнёшься.
— Как это — “перерыв”?! — возмутился Дизель,— да я без Ильей дня пропить, то есть прожить не могу — до пятницы в таких корчах и судорогах добредаю...
— А в городе пить не пробовал?
— Под чутким дипломатическим руко-водством родных-энд-близких...
— Ремневодством. Особенно папани. Как он нашу предновогоднюю заначку в унитазном бачке обнаружил...
— До сих пор, кстати, не понимаю: как тебе удалось её в бачок стандартных размеров запихать?
— Потому и обнаружил, что для собственно воды места не осталось. И следующие два часа я слушал такие слова, какие на дипломатических приёмах ему говорить явно не дозволялось.
— Не переживай — настоящие ноты твой папаня именно таким языком и излагает. “А Черножопая Обезъяна надо писать с большой буквы: как-никак, пока Президент республики...”
— О! “Вот она она”,— Пищер пророческим жестом указал на самую дальнюю электричку.
— Вечно они её в тот тупик загоняют,— недовольно проворчала Ольга,— давай, поднажмём — есть маза не вписаться... И где нашего ‘билетёра’ черти носят?
: Соломин уже махал им из дверей тамбура. Перевёрнутый “ермак” у его ног удерживал тщетно шипящие двери —
: Вета Сашка помнил — как помнил всё, что было до того года. Раньше они часто виделись у Андрея,— Вет и Пищер жили в одном дворе; вначале их сблизило общее увлечение космоисторией и уфологией, а затем — когда Сашка и Пищер подались в астрономическую секцию Дворца Пионеров ( Вет ‘официальное обрезание’ не признавал, предпочитая всяческую “астрономическую запрещёнку” ) — самодеятельной песней. Потом были первые походы — такие ‘дворовые’, непохожие на то, что пришло после,— походы по пустырям и перелескам Юго-Запада,— костры в оврагах, печёная картошка и покорение полузатопленных коллекторов и подвалов, уложенных в трубы речек,— а потом...
— Потом была лакуна длиной в год:
