Тенцинг Норгей - Тигр снегов

– Это счастливая примета, – сказал я профессо­ру. – Может быть, сегодня мы, наконец, найдем ее.

Так оно и случилось. Нашел ее я – пыльная, изо­рванная, она была погребена под горами других ру­кописей. Но профессор описал мне ее настолько точно, что я сразу понял, что это и есть предмет наших поисков. Когда я пришел к нему, он разволновался не меньше, чем обычный человек, найдя месторожде­ние золота или алмазов:

А одновременно я нашел нечто интересное и для самого себя, только это было не золото, не драгоцен­ности и не рукописи, а собаки… Всю жизнь я любил животных, а здесь у лам увидел двух длинношерстых лхасских терьеров, которые мне до того понравились, что я захотел взять их с собой. Ламы оказались очень приветливыми и щедрыми и подарили мне терьеров. Одного я назвал Гхангар, по имени монастыря, а вто­рого – Тасанг. Они проделали со мной весь путь до Дарджилинга. Тасанга я отдал потом своему другу Ангтаркаю, но Гхангар остался у меня; вместе с Анг Ламу он занимается хозяйством. Мы нашли ему по­другу, и теперь дом полон, щенят, но Гхангар на этом не успокоился, потому что он страшный донжуан, и я подозреваю, что половина всех ублюдков в Тоонг Соонг Бусти – его дети или внуки.

Ламы не хотели брать денег и с профессора Туччи за свою драгоценную рукопись. Они настаивали на том, что знание не продается, а отдается ищущему его; они только просили профессора снять копию в Италии и выслать потом оригинал обратно. Все же напоследок ему удалось убедить их принять пятьсот рупий в дар монастырю.

К тому времени мы провели в Тибете уже много месяцев. Уложив драгоценную реликвию в самый прочный ящик, профессор Туччи счел, что путешествие увенчалось успехом. Наконец мы направились на юг и пересекли высокие перевалы, по которым проходит путь в Сикким и Индию. Хотя я, конечно, тогда не мог этого знать, это было моим последним, во всяком случае доныне, путешествием в Тибет, потому что вскоре туда пришли коммунисты, и теперь запретная страна закрыта надежнее, чем когда-либо. Правда, я мог бы из Соло Кхумбу перейти границу через Нанг­па Ла с одним из караванов, которые по-прежнему ходят там. Только боюсь, что мне пришлось бы пере­одеться, как это раньше делали европейцы, потому что теперь мое имя стало известным и если я отправ­люсь в путь под своим именем, то меня, пожалуй, сочтут подозрительной личностью и не пропустят.

Но я рад, что смог проделать это путешествие, ко­гда еще была такая возможность. На память у меня остался Гхангар, остались красивые и драгоценные предметы. А еще у меня осталось много воспомина­ний о Лхасе, о Потала, о Далай-ламе и его благосло­вении, о святынях, о храмах на пустынных горных склонах, о паломничестве, которое я совершил во имя тех, кто мне дорог, в Священную страну моей веры. Я и сейчас вижу ее, когда развеваются молитвенные флажки, слышу, когда раздается звон молитвенного колеса.

Ом мани падмэ хум… Ом мани падмэ хум…

«Моя родина», – говорю я. Но что я понимаю под этим словом? В каком-то смысле Тибет – моя духов­ная родина, но я для тибетцев чужеземец. Горы – моя родина, но там не построишь настоящего жилья и не поселишься с семьей. Когда-то моим родным домом был Соло Кхумбу, теперь же я бываю там лишь от вре­мени до времени. Сегодня мой дом – Дарджилинг, ко­торый стал настоящей родиной для многих шерпов.

Но, конечно, не для всех. Большинство шерпов по-прежнему живет в Соло Кхумбу. Некоторые посели­лись в Ронгбуке, другие в Калимпонге, небольшое ко­личество рассеяно по всему Непалу и Индии. А Дард­жилинг стал центром для тех, кого можно объединить под именем «новые» шерпы, кто расстался со старой родиной, старым бытом, кто участвует в больших экс­педициях и приобщился к современной жизни. Из Лха­сы ли, с Эвереста ли, из Гархвала или Читрала, Дели или Лондона – когда я возвращаюсь «на родину», то имею в виду Дарджилинг.

Как уже говорилось, переселение из Соло Кхумбу началось много лет тому назад. Первые переселенцы уезжали по разным причинам и выполняли разного ро­да работу. Но примерно лет пятьдесят тому назад не­которые из английских исследователей Гималаев, на­пример Келлас и генерал Брюс, начали привлекать шерпов к участию в восхождениях, и почти сразу стало очевидно, насколько здесь уместно выражение «надле­жащий человек на надлежащем месте». Во время экс­педиций на Эверест в двадцатых и тридцатых годах все больше людей моего народа выезжало из Непала в Ин­дию, и вскоре шерпы-носильщики стали такой же неотъемлемой частью экспедиций, как палатки, веревки, как сами альпинисты. Разумеется, не все из нашего племени занялись этой работой. Но многие охотно бра­лись за нее, притом с таким успехом, что теперь в соз­нании многих людей слово «шерпа» равнозначно со словом «восходитель».

Наша первоначальная родина – горы. Теперь мы возвращаемся туда. Но возвращаемся совсем иначе, и наша жизнь между экспедициями также не похожа на прежнюю. В Соло Кхумбу все мы были крестьянами, а в Дарджилинге мы горожане, и мало кто из нас со­хранил связь с землей. Правда, я упоминал чайные плантации; иногда, в горячую пору, на них работают наши мужчины и женщины. Мне самому пришлось как-то до войны поработать на плантации несколько меся­цев. Однако большинство трудоспособных мужчин про­водит около полугода в экспедициях, а вторую половину года они проводники туристов, рабочие или погон­щики. Что касается меня, то после штурма Эвереста произошли, понятно, большие изменения, о которых расскажу позже. Но до этого на протяжении многих лет моя жизнь в Дарджилинге была подобна жизни большинству шерпов, и о ней-то и пойдет теперь речь.

Народ наш переживает сейчас переходную полосу, и что с нами станет в будущем, сказать трудно. Однако, хотя мы и покинули свою родину, но держим­ся вместе, и мало кто вышел замуж за инородных.

Большинство шерпов живет в Тоонг Соонг Бусти, на крутом горном склоне, вместе с выходцами из Сиккима и Тибета. Мы живем как бы одной коммуной, многими вещами пользуемся сообща. Дома у нас тоже комму­нальные – длинные деревянные строения с большим количеством комнат, по одной или по две на семью, причем кухни и уборные общие. В последнее время в Тоонг Соонг проведена электропередача, так что у не­которых семей есть лампочка или две. Однако боль­шинство предметов домашнего обихода крайне неза­мысловато.

Подобно большинству людей, мы бедны и нуждаем­ся в деньгах. Но мы люди простые, непривыкшие к из­лишествам, и пока что особенно не расстраивались из-за своего положения. Небольшое количество денег, ко­торое было у нас в обиходе в Соло Кхумбу, состояло из непальских монет, но в Дарджилинге мы рассчиты­ваемся, конечно, индийскими рупиями, и рупиями нам платят в экспедициях. Индийская рупия несколько до­роже непальской; накопив немного, мы стремимся по­слать что-нибудь нашим близким, оставшимся на ро­дине. Однако у нас обычно больше долгов, чем сбережений. Тут-то и сказывается преимущество того, что мы живем все большой семьей, потому что мы всегда помогаем друг другу, даем деньги взаймы без процентов, а рассчитываемся, когда получим жало­ванье по окончании очередной экспедиции. Хуже всего я увяз в долгах как раз перед экспедицией на Эверест в 1953 году, когда задолжал друзьям тысячу рупий. Не случись все так, как случилось, не будь у меня по­том столько доходов, на выплату долга ушел бы не один год.