на правом притоке речки Птичья Владимир Константинович вытащил нас с Алексеем Капустьяном на правый борт распадка этого ручья. И там мы увидели деревянного исполина, на голову возвышающегося над окружающим лесом. Это был огромный калопанакс! Калопанакс – гигант…
Ярким, солнечным, осенним утром, вдвоём с военным напарником, мы отправляемся в поиск. Сначала – по тропе вдоль побережья, отмахиваем километра четыре… Вот и устье речки «Птичья»! Какой, здесь, грандиозный водопад! По размерам, Птичья ничуть не меньше самой крупной речки Кунашира – Тятиной. И вот этот, бурлящий поток воды, шириной метров пятнадцать, обрушивается вниз отвесным карнизом водопада, с высоты метров в десять! Стена, с рёвом низвергающейся воды – это завораживающее зрелище! От удара этого потока о поверхность воды в яме, поднимается туча брызг! Создающийся при этом, постоянный поток воздуха гонит водяную пыль от водопада низом, прямо нам в лицо.
– Как от садящейся вертушки! – смеётся мой военный напарник, отворачивая лицо от мокрого ветра.
– Ну! – улыбаюсь я, – Красиво как!
Под водопадом постоянно горит яркая, сине-жёлтая радуга…
Такой отвесный водопад, в самом устье! Он обрекает целую речку на полное безрыбье. Вот, сегодня – двадцать шестое сентября. Повсюду, на Кунашире, речки заполнены нерестящейся кетой. А, здесь – рыба может зайти лишь в первую, да и то, скалистую яму, выбитую водопадом. Короткий, грубовалунный, каменистый перекат отделяет её от солёных волн океанского прибоя…
Я сижу на вершине огромной как дом, каменной глыбы, лежащей в середине устьевого переката речки, перед первой волной прибоя. Прямо передо мной – перекат речки и водопадная яма! Я заворожёно смотрю, как толща прозрачной воды в яме постоянно крутится мощным водоворотом, против часовой стрелки. Наконец, высвобождаясь от объятий водопада, она изливается на перекат. А, навстречу воде, по перекату – неторопливо движутся неисчислимые орды рыбы! Одна к одной, одна к одной… Многими рядами, в три слоя…
– Куда, это всё, идёт?! – задумываюсь я, уже после нескольких минут созерцания этого непрерывного шествия рыбных полчищ, в водопад.
Яма – это котёл, заполненный рыбой. А, кета – всё идёт и идёт…
– Говорят, глубина этого котла – шестнадцать метров! – кивает на водопад, мой напарник.
– Но, всё-равно! – не понимаю я, – Он же – не бездонный! А, всё уходит – как в прорву! Главное – я не вижу, чтобы какая рыбина обратно уходила! Всё – только в водопад!
– Ну! – соглашается со мной напарник.
Всё! Перекур закончен. Мы поднимаемся по правому берегу речки, до впадения первого притока и заворачиваем в его распадок. Ручей – совсем небольшой и мы бредём по днищу распадка, прямо по воде…
От нас, по ручейку, разбегается рыбья мелочь!
– Смотри! – недоумеваю я, – Форельки!
– Ну! – спокойно кивает на это, мой напарник.
– Через водопад – ничто подняться не может! – объясняю я, своё недоумение, – Откуда, здесь, рыба?!
– А что? Форельки в море скатываются?
– Нет! Они постоянно живут в речке.
– Ну, вот! – смеётся напарник, – Им водопад – никаким боком! Что он есть, что его нет. Они живут в своём ручье.
– Тогда, откуда они взялись?
– Ну… Может, когда-то, этого водопада, в устье речки, вообще не было?
– Такого огромного водопада? – сомневаюсь я.
– А, что? В древности! – не унимается напарник, – Лет, так, восемьсот, назад! Вот, форельки и живут! С тех пор!
– Ну, не знаю… – отзываюсь я, продолжая шлёпать по воде ручейка.
Распадок затоплен лопухами. Сейчас – осень. Черешки белокопытника стали такими хрупкими, что эти огромные зелёные зонты обрушиваются на землю при любом толчке! Мы шагаем под сочный хруст обрушивающихся позади нас, лопухов…
– Смотри! – показываю я рукой, – У аралии сердцевидной – зонтики уже созревших ягодок! Они – чёрные!
– Это осень, Саша! – философски соглашается со мной, напарник.
Мы продвигаемся по днищу распадка всё дальше и дальше. И справа, и слева – высокие, поросшие лесом склоны. Отсюда, с днища, совершенно не видно, что делается наверху.
– Должно быть, где-то здесь! – наконец, говорю я, хотя ничего, вроде бы, не изменилось вокруг.
И мы начинаем выбираться из распадка по заросшему лесом и лопухами, крутому склону…
Выбрались. Вокруг всё, по-прежнему, закрыто кронами деревьев и лопухами! Никак не осмотреться! Нужно пройти по этому, буреломному лесу несколько сотен метров вперёд, прежде чем что-то станет ясно. Мы медленно продираемся сквозь сплошные заросли рябинника. Это такой, тонковеточный, густой кустарник, в пояс высотой… Лес на этом участке сложен молодыми деревьями бархата и черёмухи…
Но, вот – впереди, среди этого лиственного леса, постепенно начинает вырисовываться гигантское дерево!
– Ух, ты! – удивлённо тянет напарник.
– Ага! – визжу я, – Это он! Точно он, калопанакс!
Мы, постепенно приближаемся… Древесный исполин – вдвое выше уровня крон окружающего его леса! Большинство его огромных сучьев обломано ураганами. Поэтому, крона дерева смотрится укороченной, компактной.
Подойдя поближе, я уже не сомневаюсь, что это он, тот самый калопанакс! Я обхожу вокруг мощной колонны его ствола, глядя вверх, в реющую высоко в небесах, крону. Пошлёпываю по отслаивающейся толстыми, вертикальными пластами, коре, ладонью: «Здравствуй! Калопанакс! Не думал, что когда-нибудь снова встретимся! Так странно я нашёл тебя! Просто шёл – и нашёл… Здравствуй, дорогой!». Я снимаю с плеч свой неизменный, ботанический рюкзачок и достаю из него рулетку. Тщательно замеряю окружность ствола этого древесного экспоната…
– Три метра пятьдесят пять… Значит, диаметр ствола – сто тринадцать сантиметров! Так, оно и есть! Я боялся, что тогда, два года назад, допустил ошибку в твоём измерении. Тогда, в Магнолии, у нас и рулетки-то, с собой не было! Длину окружности твоего ствола, мы замерили верёвкой…
– Подожди чуть! – прошу я своего друга, доставая из рюкзака высотомер, Я, сейчас, его высоту замерю!
Я отмеряю рулеткой, от ствола калопанакса, положенные двадцать метров, разворачиваюсь и прицеливаюсь на его вершину…
Высота двадцать пять метров!
– А, другие деревья – сколько?
– Ну давай, замерим, – киваю я и шагаю к соседнему бархату…
Пятнадцать с половиной!
– А ёлка? Ты ёлку замерь!
Так, ель иезская… Шестнадцать метров!
Метрах в тридцати, я вижу ещё два толстенных ствола! Продравшись сквозь цепкие заросли рябинника, я раскручиваю ленту своей рулетки вокруг первого ствола…
– Калопанакс, девяносто три сантиметра! Второй… семьдесят два сантиметра!
Возвращаясь обратно, мы снова проходим под старым калопанаксом. Я с сожалением отрываю свои ладони от колонны его ствола: «Ну и здоров же ты, старый монстр! Так не хочется, от тебя уходить!». Но, нам нужно идти! Чуть постояв под калопанаксом, мы уходим к своему распадку, своим следом. Я всё оглядываюсь через плечо, на властелина здешнего леса: «Чем чёрт не шутит! Может и ещё когда встретимся? Живи ещё, бездну лет!».
Весна. Шестого апреля, на тяжелом вездеходе геологов, мы заезжаем в лес. С молодым лаборантом Олегом Чудаевым,
