Он был обращен лицом к пагоде и продолжал свое занятие, не обращая на нас внимания; за ним стоял второй священник, также повернувшись к пагоде, а справа от него, лицом к окну – третий. У второго в каждой руке было по тарелке, третий держал правой рукой шнур, с помощью которого мог звонить в пару колоколов, висевших наверху стены. Вокруг этих священников в некотором отдалении от них со снятыми тапками стояли остальные индусы, числом около тридцати, здесь же встали и мы. После того, как первый брамин закончил свое дело, он положил Селигран перед собой, наполнил раковину водой из стоявшей справа чаши, вслед за тем левой рукой взялся за звонок и звонил ей, одновременно описывая правой рукой с раковиной круги вокруг фигур богов, время от времени отливая немного воды в чашу, пока раковина не опустела. После этого вместе со стоявшими за ним и рядом с ним священнослужителями он начал монотонное пение, все так же звоня, тогда как второй священнослужитель ударял в тарелки, а третий ритмично раскачивал шнуром колокола. Все это в небольшой комнате производило порядочный шум. Такое монотонное пение продолжалось несколько времени; закончив, первый священнослужитель взял немного хлеба и ел его, затем довольно большой ложкой черпал воду из чаши, пригубил ее, а затем дал отпить обоим другим священнослужителям и всем остальным индусам. Затем взял светильник с пятью маленькими восковыми свечами, зажег их от лампы и приближал горящий светильник к каждому из индусов, которые каждый благоговейно держали некоторое время над ним обе руки, а затем этими разогретыми руками касались глаз. На этом ритуал, который не мог не напоминать чем-то ритуалы христианской церкви, закончился. По окончании богослужения часть индусов разошлась, а нас брамины в той же комнате стали угощать виноградом, фруктами, финиками, абрикосами, фисташками, изюмом, леденцовым сахаром и прочими сладостями, от чего мы не могли отказаться.
Внутри гостиного двора стояло еще несколько деревянных зданий и был разбит небольшой сад, в котором выращивали цветы для украшения храма. Рядом с деревянными зданиями стояла еще загородка, там на дырявом деревянном полу, совершенно скорчившись и уткнувшись подбородком в колени, между которыми до земли спускалась длинная белая борода, сидел факир (аскет, бродячий монах). Он был совершенно нагой, слегка прикрытый лишь овечьей шкурой, и при этом, по рассказам, он просидел на этом месте, не сходя с него, уже пятнадцать лет. Поразительно, как он смог выдержать суровую зимнюю стужу в Астрахани, столь жестокую, что широкая Волга месяцами покрыта льдом. Он уже старый и слепой, ногти у него, говорят, длиной в дюйм. Его содержат остальные индусы, которые время от времени подают ему еду; деньги он не берет, но, по рассказам, с удовольствием нюхает табак.
Армяне, как уже говорилось, составляют наряду с русскими наиболее значительную часть населения Астрахани. В большинстве своем они купцы, так как их дворян русское правительство не признаёт, однако они могут получить русское дворянство на государственной службе. Среди них встречаются очень богатые люди. Так, мы познакомились поближе с армянином Семеном Юрьевичем Ивановым, который в своем роскошно обставленном доме давал пышный обед в честь г-на фон Гумбольдта, а вечером – блестящий бал. Интересно было наблюдать на этом балу пестрое смешение разных наций: наряду с европейцами, везде одинаковыми, тюрбаны армян, длинные фигуры персов в их синих кафтанах с разрезными рукавами и коричневые лица индусов с выбритыми посередине волосами. Точно так же контрастировали между собой французские моды русских дам с национальными нарядами армянок, которые нам особенно интересно было увидеть здесь, так как, появляясь на улице, армянки закутываются с ног до головы большим белым покрывалом и оставляют видимой лишь небольшую часть лица. На макушке они носят белый капор, на лбу и на затылке черную повязку, от которой от подбородка и на затылке углом вниз спускается белый шелковый платок, затем тяжелые шелковые платья темных цветов, реже белые; на шее толстые золотые цепи, часто с одной или несколькими золотыми медалями. Девушки отличаются от женщин тем, что у первых их черные волосы спадают косами из-под платка, тогда как у вторых волосы сплетены на голове. Столь же, как наряды, своеобразны их танцы, которые всегда танцует только одна пара и которые состоят единственно в том, что кавалер и дама с полуподнятыми руками по очереди мелкими шагами приближаются и отдаляются друг от друга. Как бы этот танец ни был прост, но он исполнялся армянками, у многих из которых при горящих черных глазах тонкие черты лица, с такой грацией, что смотреть на него было приятно. Помимо этих танцев исполнялись также обыкновенные полонезы, экосезы, вальсы и контрдансы, как в Берлине. Многие из знатных армянок между тем были не в своих национальных одеждах, а в европейских платьях.
Что же, наконец, до татар, то они потомки прежних обитателей города и страны, многочисленные и по сей день. Они схожи с казанскими татарами; как в Астрахани, так и в Казани они основные заводчики – прежде всего красильщики, кожевенники и мыловары. Широко известна Астраханская краповая красильня; я осматривал таковую не у татарина, а у армянина по имени Сахаров, к которому меня отвел г‐н Странак. Армянин очень любезно продемонстрировал мне весь процесс, рассказав о нем то же, что описано у Палласа, поэтому не воспроизвожу это здесь. Он жаловался на плохие времена, когда он окрашивает всего лишь 200–250 пудов хлопчатобумажной пряжи, тогда как окрашивал 2000 пудов. Крап он получает из Дербента, а окрашенную пряжу везет в основном на Нижегородскую ярмарку. После чего он отвел меня еще к одному красильщику, который окрашивает шелк индиго и серпухой в синий, зеленый и желтый цвета; серпуху для окрашивания в желтый он получает из Саратова, где ее выращивают.
Шёлеру
Астрахань, 1 (13) октября 1829 г
Наш путь здесь только что перевалил за 12 тысяч верст от Петербурга, и, соответственно этому, 48 тысяч толчков (я скромно считаю по четыре тряских переезда через мосты на одну версту) пошли моему брюшку на пользу. Мне кажется, что я меньше стал мучиться животом, хотя жирные сибирские соусы и фруктовые настойки, которые именуются вином, вполне можно назвать отравой. Почти никогда больше в своей беспокойной жизни за такое короткое время (шесть месяцев) и одновременно на таком огромном пространственном протяжении я не собирал подобной массы наблюдений и идей. Я также воспользовался возможностями (щедростью императора, постоянной прекрасной погодой) так, что смог расширить свое путешествие за счет Алтая и Каспийского
