— Лед на реке еще не окреп, но мне уже надоело ждать. В это воскресенье я пошел рыбачить и прямо возле берега провалился по колено в воду. Вернулся домой, поменял штаны. Пошел опять. На этот раз провалился по пояс. Еще раз переоделся. Пошел снова. Провалился по шею. Опять вернулся домой и больше на реку не пошел.
— Неужели испугался? — удивился я.
— Нет. Сухой одежды больше не было!
Вот она, русская настойчивость. Ну что ты сделаешь с таким бесстрашным народом!
Добравшись до поста ГАИ, стоящего перед началом длинного ряда закусочных, заправки и небольшого поселка, я надолго застрял. Дорога обледенела, и тяжело груженные грузовики скопились перед одним особенно крутым подъемом. Мимо проходили только редкие легковушки. Да и те были исключительно местные.
Когда у меня исчезла надежда хоть куда-нибудь уехать из этой «ловушки», появился «Икарус». Шофера долго убеждать не пришлось — салон все равно был наполовину пустой. Поэтому через час я был на станции Бугульма, где как раз шла погрузка на уфимский поезд. Зайдя в битком набитый, душный, но теплый общий вагон, я забрался на верхнюю полку, закутался в спальный мешок и, наконец, впервые за тот день согрелся.
С уфимского вокзала я вернулся на трассу и весь день тащился на «КамАЗе» до Миасса. Когда стемнело и голосовать в полной темноте на малооживленной трассе стало бессмысленно, пришлось опять переходить на железную дорогу. Добравшись на электричке до Челябинска, я провел остаток ночи в общем вагоне новокузнецкого поезда.
Утро 22 декабря — самого короткого дня в году — встретило меня в Кургане. Там я опять вернулся на трассу и сравнительно быстро уехал на «КамАЗе», но только на тридцать километров. Там на пустынном безымянном повороте, недалеко от какой-то занесенной снегом по самые крыши деревни я надолго застрял. Впереди были Омск, Новосибирск, Красноярск, Иркутск… Даже если бы я продолжил гнать в том же режиме: днем — автостопом, ночью — на поезде, у меня все равно уже не оставалось шансов догнать своих попутчиков в Улан-Баторе. Пришлось «поступиться принципами». Впервые за всю свою автостопную практику я перешел на другую сторону дороги и поехал в обратную сторону.
Следующие двое суток я смотрел, как за окном плацкартного вагона «Харьков — Владивосток» проплывала сибирская тайга. В разговоры соседей не вмешивался, наслаждаясь редкой в автостопной поездке возможностью помолчать, но мое внимание привлек рассказ дородного мужика лет пятидесяти о поездке в Китай:
— Там все очень дешево, но если не знаешь китайского языка, тебя обязательно обманут. Мы сходили в ресторанчик пообедать. Заплатили, по нашим понятиям, немного — по 50 юаней. Но, когда мы зашли туда с переводчиком и заказали практически то же самое, обед нам обошелся всего по 10 юаней!
Другой сосед почему-то тоже вспомнил о Китае (или это я обращал особое внимание на всякие, даже беглые, упоминания тех стран, через которые собирался проехать?):
— Мой друг из Чехии по дороге в Австралию специально заезжал в Пекин, чтобы в австралийском посольстве оформить визу, которую в Праге дают только по приглашению.
От Улан-Удэ на местном поезде я за ночь добрался до пограничной станции Наушки. Но перейти границу пешком там нельзя. Ближайший переход находится возле города Кяхты. Опять начался автостоп!
«УАЗ» с пограничным нарядом проехал мимо. А ведь в советское время у меня наверняка проверили бы документы и поинтересовались пропуском в погранзону. Зато на следующей «Ниве», водителем которой оказался спешивший к началу своей смены таможенник, попал сразу к автопереходу. Там меня «по блату» — как путешественника — пропустили в обход длинной очереди «челноков» с огромными тачками и тележками, заваленными прохладительными напитками (это в конце декабря!), сгущенкой, бананами, яблоками, тряпками…
Быстро перейдя через нейтральную полосу, я попал на монгольскую сторону. И здесь столкнулся с точно таким же разделением на «своих» и «чужих». На этот раз уже мне пришлось стоять на морозе, наблюдая, как монгольские пограничники пропускают «блатных». В результате переход границы занял почти четыре часа.
Автостоп в степи
При слове «Монголия» воображение сразу же рисует бескрайние степи и пески, караваны верблюдов, стада овец, табуны лошадей Пржевальского и дикие орды Чингисхана. Но все это было где-то далеко впереди. За пограничным переходом я увидел только все тех же челноков, грязный поселок и стоянку таксистов-частников.
Пошел по дороге, надеясь поймать попутную машину прямо на ходу. Километра через три мне удалось остановить легковую «Мазду». Там уже сидели четыре женщины.
Водительница молча открыла багажник, помогла положить туда мой рюкзак. Всю дорогу до Сухэ-Батора она ни одного слова не проронила. Но, как только мы остановились у железнодорожного вокзала, вдруг сообщила:
— 1500 тугриков.
— Вообще-то я автостопом еду, — удивился я.
— Давай деньги! — завопила она и вцепилась в мой рюкзак, призывая на помощь других таксистов и демонстрируя решимость биться до последнего тугрика.
— Тугриков все равно нет, — попытался я ее успокоить. — Могу дать тридцать рублей (их я оставил для того, чтобы заплатить за выезд из Бурятии «экологический налог», но его почему-то не взяли).
— Тридцать мало, нужно пятьдесят, — таксистка попыталась торговаться, но, убедившись, что больше с меня все равно не получишь, смирилась: — Хорошо, давай тридцать рублей.
Так я познакомился со спецификой монгольского автостопа, а заодно и избавился от остатков российских денег.
Этот случай меня не обескуражил. Подобные недоразумения иногда встречаются и у нас в России. Таксисты иногда путают автостопщиков с клиентами. Но не может же такого быть, чтобы в Монголии не нашлось ни одного альтруиста! Видимо, как и при поездках на попутках по российским городам, нужно сразу же предупреждать о своей безденежности.
Пытаясь вспомнить, как по-монгольски звучит фраза: «У меня нет денег», я продолжал идти по дороге, голосуя всем проезжавшим мимо машинам. Но они даже не притормаживали. Постепенно стемнело. Ночь выдалась ясная, все небо усыпано яркими звездами — красота, да и только. Но мороз стал крепчать. По моим ощущениям, было уже никак не меньше -40 °C. Тащиться пешком до самого Улан-Батора я, конечно, не собирался. Но и простоять на одном месте больше пяти минут без риска обморозиться было невозможно. Идти приходилось хотя бы для того, чтобы согреться.
Вокруг тянулась безбрежная заснеженная степь. С каждым шагом я все дальше уходил от жилья, и мне все больше и больше хотелось повернуть назад. Посреди бескрайней пустоты я чувствовал себя очень неуютно. И тут, совсем некстати, вспомнилось, как путешественник Юрий Рерих, побывавший в этих местах в тридцатые годы XX века, писал о живущих здесь одичавших собаках. Однажды ночью они напали на караульного. С помощью ружья и сабли ему удалось убить несколько псов, но оставшиеся лишь рассвирепели и разорвали здорового крепкого мужика на куски. На следующее утро нашли только ружье, саблю и часть одежды — шапка, сапоги и даже патронташ были растерзаны на части.
