Джуме мое занятие, наверное, казалось странным: пригнать верблюдов в самое сердце пустыни, чтобы собирать камешки между песчаными грядами! Но раз люди приехали сюда из самой Москвы, раз они готовы для этого страдать от жары и пить английскую соль, значит, дело нужное.
И вот Джума задал мне первый вопрос:
— Откуда маленькие камешки, если больших нет?
Я объяснил Джуме, что много тысяч лет назад, когда люди не знали металлов, они почти всю свою работу делали вот такими камешками, и для них не было ничего дороже маленьких кусочков кремня, которые доставляли сюда издалека.
— На верблюдах? — спросил Джума.
Верблюды не были еще приручены в то время. Я не знал, как сказать по-туркменски слово «дикий», и ответил Джуме примерно следующее:
— Верблюды жили отдельно от людей и бегали по пустыне, как джейраны.
Джума представил себе эту невероятную картину и расхохотался. В его воображении, должно быть, промелькнуло стадо пугливых верблюдов, врассыпную убегающих от человека.
Мне же представилось ужасное зрелище: страшные горбатые гиганты гонятся за человечком в набедренной повязке, вот-вот растопчут его тяжелыми копытами.
Пока я собирал кремни, Джума тоже делал находки. Бережно сорвал какое-то колючее растение, положил его в мешочек. «Дару (лекарство)», — пояснил проводник. Заметил мелкие серебристо-зеленые листики пустынной акации, голыми руками выкопал из песка длинный прямой стволик, срезал его. Получилась прекрасная палка. Джума положил ее поперек верблюжьего хребта, сел, ноги через нее перекинул. Он очень удобно сидел на верблюде. Уютно и непринужденно, как на ковре.
4
Через много лет после этого похода на комбинате твердых сплавов я увидел набор белых керамических резцов. Ножевидные пластинки первобытного человека! Формы многих наших орудий были найдены еще в каменном веке.
…Верблюды лежат на песке, вытянув шеи. Джума поглядывает на меня, на мои камешки, трогает рукою песок. Скоро песок нагреется настолько, что верблюдам будет больно идти. Дима наносит на карту находки и молча злится. Из-за меня задерживается поход. Мы не успеем дойти до места, соответствующего красной точке, которую он поставил на карте. Зачем она нам? Ведь наша задача куда проще: пройти сколько можно в сторону Ислам-Кую, переждать жару и вернуться. Но спорить с этим фанатиком бесполезно. Можно подумать, что он поставил на карту свою честь. В переносном и даже в буквальном смысле слова.
«Косматый лебедь каменного века…» Как далек от нас тот первобытный мир! Позади в синей дымке сверкает солончаками сухое русло Узбоя. А тогда он был живою рекой. Впереди песчаные гряды высотою с восьмиэтажный дом. Тогда их не существовало. А вон те светлые пятачки такыров, где я собирал камешки, были озерами и болотами. Кругом жили люди, цвели цветы, зеленел тростник, росли деревья. Говорят, среди них были даже березы. Во всяком случае, в шурфах находят березовую пыльцу.
Каменный век завершился блистательными успехами. Люди, еще не знавшие грамоты, дошкольники мировой истории, заселили всю землю от Чукотки до мыса Доброй Надежды, от Огненной Земли до Гренландии, оставив на нашу долю разве что Антарктиду.
Оттуда, из того далекого мира, пришли к нам самые важные для нас культурные растения, от злаков до деревьев, и, кажется, все до единого домашние животные. В том числе и верблюды. Именно тогда люди научили их строиться в цепочку и безропотно тащить на горбу любые грузы и самого человека.
У Плутарха есть примерно такая мысль. Человек приручил отважных, благородных животных. И на первых порах животные сами помогали ему. Дикий конь или грозный бизон из интереса и любопытства позволяли людям приблизиться к себе. И даже шли им навстречу, чтобы ощутить прикосновение человеческой ладони, ласку иного, высшего существа. А что, если Плутарх совершенно прав? Тянутся же к человеку добрые дельфины, наши будущие друзья и помощники.
Кто знает? Может, иные из животных прогадали и вместо дружбы, которой они искали, нашли иго, ярмо, узду. Может, и верблюд пока не дождался от человека всего, чего хотел?
Косматый лебедь каменного века,
Он плачет так, что слушать нету сил,
Как будто он, скиталец и калека,
Вкусив пространства, счастья не вкусил.
5
Во впадинах между грядами и даже на самих грядах еще встречались следы вездеходов и тягачей. Но вот они кончились. С вершины гряды мы видели перед собой лишь волнистые гребни следующих гряд да черные точки выгоревших кустов. Говорят, что из-за этих черных кустов пустыня и получила название Каракумы, что означает «Черные пески». Ведь на самом-то деле пески здесь желтые, а то и золотые.
Джума взглянул на наши лица и понял, что, начиная отсюда, власть полностью сменилась. Он оглянулся на последний след вездехода, обрывавшийся у гряды, захохотал, хлопнул верблюда по шее и радостно закричал:
— Давай, давай, машина! Верблюд — хорошая машина! Толкать не надо, тащить не надо!
Это было его царство — царство кумли, человека песков.
— Стоп! — сказал Дима. — Чуть правее. Вот на тот куст на той дальней гряде.
Джума помрачнел: мальчишка руководит им, человеком песков. За полтора часа он не сказал ни слова. Мы тоже молчали. Мы сосредоточенно карабкались по песку вслед за верблюдами. Иногда Дима забегал вперед и молча показывал направление. Меня уже начинало интересовать, что мы найдем в его крайней точке и чем она отличается от любых других точек в пустыне.
Перевалив через несколько гряд, мы оказались перед тем самым кустом, на который Дима указал издалека. Зоркий Джума сразу узнал этот куст, высохший саксаул, поставленный вверх корнями.
— Сигнал, — объяснил Дима. — Поставлен топографами, наверное, очень давно. Может быть, тогда, когда делалась эта карта.
Джума поглядел вперед с вершины гряды и с высоты верблюжьего роста и обрадовался:
— Правильно! Правильно!
Он узнал эти места и убедился, что Дима верно указал направление. Именно так и нужно было идти на Ислам-Кую.
— Где колодец? — спросил он у Димы.
Дима улыбнулся и показал вдаль:
— Вон там. Идти нужно часа четыре.
— Молодец! — снова закричал Джума. — Ты давно в песках?
— Первый месяц, — ответил Дима, — раньше никогда не был.
Джума нахмурился и замолчал. Даже по его спине можно было понять, что проводник смертельно обижен.
Его неприязненное молчание угнетало нас. Наконец я поравнялся с ним.
— Как дела, Джума-ага?
Джума не ответил. Я продолжал идти рядом, не отставая ни на шаг.
