Мать не довольствовалась только тем, что поощряла интерес мальчика ко всему, связанному с природой. С не меньшим рвением она воспитывала в нем отвращение ко всякому подлогу. Поэтому он с малых лет невзлюбил разные брошки и побрякушки, делая исключение лишь для бесхитростных украшений из камня, орехов и раковин. Косметика противоестественна, а потому тоже безобразна. Может быть, отвращение ко всему искусственному было причиной того, что Тур много лет холодно относился к поэзии и песне. Но изобразительное искусство его привлекало, и дома были только рады, когда у него рано обнаружился талант к резьбе по дереву и рисованию.
Первые четыре-пять лет Тур был почти только со взрослыми. А так как ему недоставало общества сверстников, он все чаще предавался мечтаниям. Вечерами, когда родители думали, что сын спит, он сидел на подоконнике спальной и любовался видом. Внизу простирался сад, а дальше — нестройный узор белых домиков и заманчивых площадок, где другие дети продолжали играть, когда его уже отправляли в постель. Под косогором лежала гавань, и длинные деревянные пирсы были словно указатели в мир, знакомый ему только по книгам. От западного пирса точно по расписанию отходили рейсовые суда, в том числе пассажирские. Судовые колокола звонили так громко, будто висели в его комнате. Когда-нибудь он сам соберется в путь… Уедет от осени, от сумрака. Вдали, где кончался залив и небо неприметно сливалось с морем, начиналась сказка. «Когда я вырасту и буду сам себе хозяин, — говорил Тур, — буду делать все, что захочу, и уеду к пальмам и негритятам».
Какой-нибудь пустяк, самое незначительное событие давали толчок размышлениям, уносившим его далеко-далеко. Он так ярко представлял себе всякие приключения, что они вполне ему заменяли действительность. Дети других народов и звери были главным в его мечтах, и путешествовал он каким-нибудь необычным способом. Однажды Тур играл в ванной со скорлупой кокосового ореха. На беду, он, уходя, забыл завернуть кран, и вода просочилась в жилые комнаты. С тех пор его грезы часто начинались с того, что он до отказа открывал кран в ванной, забирался на свою кровать и затаив дыхание ждал. Сейчас из ванной вырвется волна, подхватит кровать, закружит ее и понесет через окно, вниз по косогору, прямо во фьорд. Гляди-ка, обломок доски плывет — чем не весло! И вот он уже лихо гребет, спеша к своим друзьям — индейцам, китайцам и негритятам.
Как ни беспечны были его грезы, на деле Тур тяготился своим одиночеством. Вот если бы у него был брат или сестра, чтобы в тихие часы, когда весь дом спит, делиться своими секретами и мечтами! По сей день он часто видит мысленным взором спальную в старом доме — просторная комната, пустые белые стены, шкаф, печь, в темной нише в дальнем конце стоит за ширмой кровать матери, больше ничего.
Пытаясь заснуть, он чувствовал, как страх подкрадывается к нему из всех углов, из мрака за окном, даже из конюшни в красном сарае, откуда он, погасив свет, всегда выскакивал в панике. Особенно жутко было в осенние и зимние вечера. Ветер с моря завывал в узких улочках, веревка противно и нудно хлестала о флагшток в саду. Он все годы был уверен: точно так же веревка хлестала в ту ночь, когда он родился, хотя ему никто не рассказывал ничего такого, и на самом деле этого, может быть, вовсе и не было.
Сам дом тоже жил и говорил. То стена зашуршит. То балка щелкнет или скрипнет ступенька. У каждой ступеньки на лестнице, ведущей в комнату Тура, был свой голос. Он знал их все, голоса были его друзьями, потому что почти всегда предвещали хорошее. Как заслышит их — значит, сейчас тихо отворится дверь и покажется лицо отца, веселое, ласковое, губы произнесут неслышное, «тсс». Наступал их «секретный» час. После вечерней молитвы отец присаживался на кровать Тура и полушутливо, полусерьезно говорил обо всем прекрасном и добром на свете, и родная рука медленно гладила русые волосы, пока у мальчика не начинали слипаться веки.
Эти минуты связывали Тура с отцом, у них была общая тайна.
Но бывало, что в дверях показывалась мать.
— Чему ты тут учишь мальчика?
Отец вставал и молча уходил, а сын оставался один, растерянный и огорченный тем, что разбито что-то хорошее и красивое.
Много лет продолжалось скрытое соперничество из-за души мальчика. Мать, порвавшая с христианством, старалась показать маленькому Туру, как нелепа религия, как смешна история сотворения мира — величайший вздор, когда-либо сочиненный людьми. Ну, а что будет после смерти?.. Спокойно и трезво она объясняла, что после смерти от человека останется только прах, больше ничего.
Отец не решался в открытую спорить с госпожой Алисон, но втайне продолжал партизанские действия. Не потому чтобы он сам был таким уж верующим, просто ему казалось, что все красивое и доброе на свете исходит из божественного источника и наполнено высшим смыслом. В «секретные» часы в спальной он внушал мальчику, что в трудную минуту молитва помогает, что после смерти человека ждет иная жизнь. Никто не знает, какая именно, но во всяком случае лучше земной.
Естественно, такие противоречивые взгляды заставляли Тура призадуматься. Он подолгу размышлял над жизнью и смертью, и мысли его нашли выражение в серии наивных рисунков бога и дьявола. Он уже и в школу пошел, но все еще любил пофантазировать, однако мало-помалу в душе его взяло верх и надолго утвердилось ясное и последовательное мировоззрение матери.
Противоречия между мужем и женой, несомненно, осложнявшие жизнь в семье, вряд ли могли быть замечены Туром в детстве. Ради сына родители продолжали жить вместе, хотя это наверное было обременительно для обоих. Лишь один раз мальчик заметил признаки разлада. Вечером, когда Тур лежал в постели, в спальную донеслись сердитые голоса из другого конца дома. Испуганный, он вскочил на ноги, приложил ухо к отдушине и услышал слова, вовсе не предназначенные для его ушей. Обливаясь слезами, мальчик кинулся к родителям и стал их умолять, чтобы они помирились. Оба были в отчаянии. Они постарались как могли успокоить сына, и прошло много лет, прежде чем он вновь увидел глубокую трещину, расколовшую брак.
Долго он верил, что все наладилось, так как обычно в доме 7 по Каменной улице царила светлая и радостная атмосфера. Мать умела юмористически взглянуть на разные эпизоды повседневной жизни; правда, юмор ее был скорее язвительным, чем снисходительным. Отец отличался на редкость веселым нравом и всегда старался, чтобы людям вокруг него было уютно и радостно. Дни рождения Тура превращались в настоящие праздники. Отец выступал в роли фокусника, причем чуть ли не с профессиональной ловкостью. Вещи растворялись в воздухе у всех на глазах. Из старого цилиндра он доставал извивающихся змей, футбольные мячи и цветы в горшках, из носа у зрителей извлекал пригоршни монет, которые со звоном сыпались на тарелку. Тур недоумевал: отец умеет так легко добывать деньги, зачем он занимается этим скучным пивоварным делом? В разгар праздника маленькие гости шли к пруду ловить рыбу, но почему-то на крючок попадалась только копченая сельдь и всякие странные штуковины.
