Возможно, что и сами московиты знали в то время о Золотой Бабе не больше того, что сообщил о ней Меховский. По крайней мере, в русских летописях ничего более точного не сообщалось.
О книге Меховского много спорили в Европе. Одни признавали ее за достойнейший труд, другие с негодованием отвергали.
3
В те же годы, когда вышла книга Меховского, в Московии побывал Сигизмунд Герберштейн, посол могущественного Максимилиана I, императора священной Римской империи германской нации.
Молодой, но не по годам степенный, Герберштейн был уже видным дипломатом Европы. Важный и чинный, в пышном, шитом золотом одеянии, он внушал к себе уважение и почтение.
Миссия Герберштейна была тонкой и щекотливой. Максимилиан желал склонить великого князя московского Василия III к миру с Польшей, чтобы начать совместную борьбу с набиравшей силу Оттоманской империей. Как ни был хитер и опытен Герберштейн, его миссия не увенчалась успехом, хотя посол и прожил в Москве со своей свитой почти три года.
Однако, ревностный служака своего повелителя, он не терял времени даром. Хорошее знание русского языка позволило ему вести обстоятельные беседы с московитами на самые различные темы. Он внимательно читал русские летописи, рылся в государственных архивах, заводил знакомства среди царедворцев, служилых и торговых людей. Не брезговал общением и с холопами. И всех дотошно расспрашивал о стране и землях, подвластных ей.
Далеко за полночь просиживали с ним посольские толмачи Григорий Истома и Василий Власов, рассказывая все, что знали о Московии и ее соседях. А знали они немало.
Возможно, что редкостная любознательность посла была в его натуре, но она могла быть и следствием тайных инструкций Максимилиана. Во всяком случае, составленные Герберштейном по возвращении на родину «Записки о московитских делах» можно признать выдающимся для своего времени географическим, этнографическим и политическим трактатом. Конечно, после появления их космографам следовало бы внести генеральные поправки в свои труды и карты. Но — странное дело! — составленные еще в 1519 году, «Записки» не появились на свет.
Может быть, Герберштейн хотел еще дополнить их? Не за этим ли он в 1526 году вновь поехал в Московию с новым тонким дипломатическим поручением... заранее обреченным на неудачу. Миссия опять не имела успеха, но посол не спешил уезжать. Снова беседы с бывалыми людьми, раскопки в архивах, изучение летописей...
К чему бы сие? Ведь книга и на этот раз не была издана. Прошло целых тридцать лет с первого приезда Герберштейна в Московию, прежде чем «Записки» его увидели, наконец, свет. Было это уже в 1549 году, автору в то время шел шестьдесят четвертый год.
Успех книги можно смело признать огромным. Меньше чем за полстолетия она выдержала тринадцать изданий: шесть на латинском, пять на немецком и два на итальянском языке. Отрывки из нее переводились на чешский и голландский. «Записками» зачитывались, как увлекательным романом (кстати сказать, именно тогда вошедшим в моду). Они почти с исчерпывающей для того времени полнотой отразили географию Московского государства.
Конечно, читали их и московиты, владевшие иноземными языками. Вот что могли они, например, узнать из «Записок» о Золотой Бабе: «Вниз по реке Оби, с левой стороны, живет народ Каламы, которые переселились туда из Обиовии и Погозы. Ниже Оби до Золотой Старухи, где Обь впадает в океан, находятся следующие реки: Сосва, Березва и Данадим, которые все начинаются с горы Камень Большого Пояса и соединенных с нею скал. Все народы, живущие от этих рек до Золотой Старухи, считаются данниками Государя Московского.
Золотая Баба, то есть Золотая Старуха, есть идол, находящийся при устье Оби, в области Обдоре, на более дальнем берегу... По берегам Оби и по соседним рекам, в окрестности, расположено повсюду много крепостей, властелины которых (как говорят) все подчинены Государю Московскому. Рассказывают, или, выражаясь вернее, болтают, что этот идол Золотая Старуха есть статуя в виде некоей старухи, которая держит в утробе сына, и будто там уже опять виден ребенок, про которого говорят, что он ее внук. Кроме того, будто бы она там поставила некие инструменты, которые издают постоянный звук наподобие труб. Если это так, то я думаю, что это происходит от сильного непрерывного дуновения ветров в эти инструменты».
Вот она, оказывается, какова! Не только золотая, но еще и с фокусами. И адрес уточнен: не просто «за рекою Вяткой», а при устье Оби.
Как понимать слова о детях в утробе, Герберштейн не пояснил — вероятно, и сам не очень понял.
А что в этом описании правдоподобно, что вымысел, — установить трудно. Приведя описание Золотой Бабы, автор спешит оговориться: «Все то, что я сообщил доселе, дословно переведено мною из доставленного мне «Русского Дорожника». Хотя в нем, по-видимому, и есть нечто баснословное и едва вероятное, как, например, сведения о людях немых, умирающих и оживающих, о Золотой Старухе, о людях чудовищного вида и о рыбе с человеческим образом, и хотя я сам также старательно расспрашивал об этом и не мог указать ничего наверное от какого-нибудь такого человека, который бы видел это собственными глазами (впрочем, они утверждали на основании всеобщей молвы, что это действительно так)».
То есть предупреждает: «За что купил, за то и продаю». А где «купил» — откуда взял?
Интересно бы, конечно, заглянуть в этот самый «Дорожник» — ценнейший географический документ того времени. Может быть, там Золотая Баба описана подробнее? Может быть, Герберштейн, не в совершенстве зная язык, перевел что-нибудь неточно, понял не так, как следовало понимать?
Увы! Напрасно бросились бы искать московиты «Дорожник». Этот документ, интересный сейчас лишь для освещения истории развития географических познаний наших предков, для них самих имел, однако, совершенно иное — особо важное, прямо-таки государственное значение. Ведь в нем описывались наиболее удобные пути в восточные дальние страны, так интересовавшие тогда Европу.
Но «Дорожник», или, точнее, «Указатель пути в Печору, Югру и к реке Оби», исчез! С тех пор как он побывал в руках у Герберштейна, больше никто не видел его.
Не оттуда ли попали в «Записки» Герберштейна и карты? О, это были хорошие карты! Не созданные по разноречивым слухам полукарты, полурисунки, что имели распространение на Западе со времен Птолемея, государя всех космографов. Нет, этими картами северо-востока Европы можно было пользоваться всерьез, для дела, а не только для схоластических споров в университетах.
