Нохри прислал за мной лодку, и минут через десять я уже стоял перед ним в одной из комнат дворца. На Нохри в этот раз вместо золотых доспехов была накидка из тонкой, прозрачной кисеи. Полководец лежал на красивой кровати, у изголовья которой на небольшом столике стоял кувшин с серафийским пальмовым вином. Когда я вошел в комнату, Нохри не счел нужным не только встать, но даже поздороваться со мной — он лишь небрежным жестом указал мне на кресло. Я продолжал стоять, и тогда он сказал грубо:
— Как хочешь, хотя, по-моему, это нехорошо, чтобы ты — личный жрец богов — стоял передо мной, а я, которому подчиняются всего-навсего простые смертные, лежал у себя в постели. — При этом он иронически улыбнулся.
— Жрецу всегда должно быть присуще смирение, — ответил я.
— Может быть, но воину оно не нужно. Ну, а имеешь ли ты представление о моей силе?
— Я знаю, что ты — командующий армией царицы, самый сильный после нее человек в этой стране.
— А не считаешь ли ты, что царица может что-либо сделать против моей воли?
— Когда царица приветствовала богов, я заметил, что могучий Нохри не пользуется уважением у нее.
Нохри засмеялся:
— Царица боится меня, но боги наводят на нее еще больший страх. Впоследствии она пожалеет о своей глупости. Вот Анубис дотронулся до меня, а я, как видишь, все еще жив.
— Но смерть может прийти в любой момент, — сказал я. Хотя я и понимал, что играю с огнем, но мне очень хотелось выведать у него все, что он думает о нас.
— О Тутмос! Я человек откровенный и хочу, чтобы и ты тоже был со мной откровенен. Я ведь солдат, а тебе должно быть известно, что солдаты всегда говорят начистоту.
— Я тоже люблю говорить откровенно.
— Ну что ж, посмотрим! Расскажи мне все, что ты знаешь об амулете Серафиса.
К счастью, кожа у меня была покрыта краской, а не то Нохри заметил бы, как я побледнел.
— Я знаю, что уже прошло немало лет с тех пор, как этот амулет был похищен и увезен отсюда. Известно мне и то, что только с его помощью может быть открыта гробница Серафиса.
— О, тебе многое известно! Но откуда ты узнал обо всем этом?
— От Яхмоса.
— Да этот старый жрец и в самом деле большой дурак! Яхмос может выучить наизусть все предания о богах, но в людях он совершенно не разбирается. Однако Нохри сделан из другого теста. Я слышал, что Гор — сын Осириса и Исиды, а Анубис — сын плачущей Нейт. Это не те ли самые боги, что бродят за тобой, как ягнята? Я очень рад тому, что не тратил напрасно времени на поклонение им. Я изучаю богов точно так же, как и людей, а сейчас, Тутмос, я хочу разобраться в тебе.
С этими словами Нохри вскочил с постели и быстро сдвинул занавес, висевший за моей спиной. Я оглянулся и чуть не закричал от ужаса: сзади меня стоял человек, которого я уже видел прежде.
— Псаро, взгляни-ка получше на этого человека, выдающего себя за жреца. Кто он? — громко спросил Нохри.
У меня не хватило мужества прямо смотреть в лицо Псаро, которого я узнал с первого взгляда. Худое, тощее тело, лысая голова, морщинистое лицо, холодные глаза! Это тот самый человек, которого мы с Дхирендрой видели на «Лотосе». Не кто иной, как он, похитил у нас амулет, и именно его в конце концов здорово провел господин Чан. Теперь я почти не сомневался в том, что он убил Шивнатха Джаухри.
Глава XVII
ВСТРЕЧА С ЦАРИЦЕЙ
Старик так внимательно смотрел на меня, будто пронизывал насквозь. Стараясь избегнуть его взгляда, я осмотрелся и вдруг заметил за спиной Псаро молодого человека, который тоже плыл вместе с нами на «Лотосе».
Нохри положил свою руку мне на плечо, и я получил представление о его физической силе: он дотронулся до моего плеча лишь четырьмя пальцами, мне же показалось, что на меня навалилась огромная тяжесть и я, не выдержав ее, вот-вот упаду на пол.
— Ну, Псаро, гляди лучше. Знаешь ты этого человека? Встречал ты его когда-нибудь в той удивительной стране, которая лежит за пустыней?
Я переживал примерно то же, что кровавый убийца, сидящий на скамье подсудимых за крепкой решеткой и ожидающий решения суда.
— Нет, я его не знаю, — ответил Псаро, чуть помедлив.
Я в душе поблагодарил господина Чана за его сообразительность и мастерство, за то, что он изменил цвет моей кожи, сбрил бороду, усы и гладко выбрил голову — в общем, за все то, что сделало меня совершенно неузнаваемым.
Нохри даже не скрывал своего глубокого разочарования. Он начал ходить из угла в угол, широко раздувая ноздри и ударяя кулаком правой руки в левую ладонь. Глядя на него, я невольно сравнил его с только что пойманным тигром, который впервые очутился в железной клетке.
Потом он остановился, прищурил глаза, заложил руки за спину и снова обратился к Псаро:
— Гляди лучше! Я верю, что ты увидел в той удивительной стране такие необычные, странные вещи, о которых никто из нас даже не слышал и в которые трудно поверить. Ты выучил там такой необыкновенный язык, которого здесь никто не может понять… Ты сказал, что амулет был украден у тебя в каком-то приморском городе. Как он выглядел, этот вор?
— Не знаю, потому что тогда было темно. Я помню двух людей, у которых находился амулет. Один из них был старик с седой бородой, — тот никогда не отважился бы отобрать похищенного жука-скарабея, — ответил Псаро.
— А второй?
— Второй был очень высоким, худощавым человеком с безумным блеском в глазах.
Я был спасен! Я сознавал, что нельзя оставлять без ответа эту выходку Нохри, и поэтому сказал сердито, пытаясь вызвать у Нохри уважение к себе:
— Послушай, Нохри, сама правительница этой страны приветствовала нас, а она ведь сильнее и влиятельнее тебя, хотя ты и придерживаешься другого мнения на этот счет. С тех пор как мы здесь, мы никому не сделали ничего плохого. Еще в тот день, когда мы прибыли сюда, я передал царице, что боги посетили ее страну, заботясь о мире и процветании серафийцев. Я спрашиваю, по чьему указу ты оскорбил меня и поставил этого человека судьей надо мной?
— По собственной воле! — зарычал Нохри.
— В таком случае, я вынужден буду сказать царице, что нахожусь здесь не для того, чтобы сносить оскорбления.
— Царицу можно напугать рассказами о богах и духах, о колдовстве и заклинаниях — она, как-никак, женщина, — но для солдата эти россказни не представляют никакого интереса.
— Я иду к царице, — сказал я и направился к выходу. Дверь сама раскрылась передо мной, но не успел я сделать и двух шагов, как путь мне преградили двадцать воинов, вооруженных с головы до ног. Я повернулся к полководцу:
— Прикажи им пропустить меня!
