«Иди в другие племена. Лечи, озаряй души добрым светом, делись своими знаниями, открывай путь в будущее незнакомым тебе людям», — повелели они.
Ослушаться духов никто не посмел бы. И шаман-отшельник тут же отправился к людям чужого племени.
Но и среди эфемерных существ случается неразбериха. Направить-то своего служителя в народ они направили, а как именно «лечить и озарять души добрым светом», — не подсказали.
И стал шаман-отшельник вытворять что-то не то. Принялся он заживлять у одного индейца раны, а тот вдруг, ни с того ни с сего, вскочил с постели и — бегом к озеру. Нырнул, а назад на белый свет вернуться не пожелал.
Родственники другого индейца, дебошира и пьяницы, попросили шамана-отшельника наставить того на путь истины, избавить его от злобы и других дурных наклонностей.
Несколько дней колдовал служитель духов «ясного неба» над своим клиентом-дебоширом. Произносил заклинания, плясал, пел, кидал в костер специальные травы и даже хлестал с ним виски.
Лечение, видимо, здорово подействовало. Через несколько дней индеец схватился за ружье и перестрелял половину родни.
Понятно, что такого не могло снести ни одно уважающее себя племя. Шаман-отшельник должен был ответить за свои деяния.
Согласно древним правилам и традициям, судить слугу духов простые смертные не могли. Для этого вызвали откуда-то с севера почтенных стариков.
Те долго совещались, вызывали всевозможных духов, били в ясную луну думы и метали заклинания на молодой месяц, плясали вокруг костра, а потом, усталые и довольные, вынесли вердикт:
— «Ясному небу» ты теперь не можешь служить, брат-отшельник. Твой удел отныне — «подземельный мрак» Большого Города, где властвуют чуждые нам духи.
— Как долго мне странствовать в том мире? — поинтересовался шаман-изгнанник.
— Пока духи Большого Города сами не отпустят тебя, — ответили старцы. — Угождай им. Задаривай и совершай жертвоприношения, — глядишь, они и смилостивятся…
Так и появился в подземельях Нью-Йорка шаман тьмы, наводящий ужас на людей и поклоняющийся духам подземелья.
«Ухожу во мрак»
Да, многие навсегда исчезали во тьме нью-йоркских подземелий, попадая в плен шаману. Однако в пятидесятых годах прошлого века появилась информация, что кое-кто лишь прикрывается этим служителем духов мрака.
Некий Джованни умудрился не поладить сразу и с нью-йоркской полицией, и со своими земляками из организации «Коза Ностра». Стражи порядка пообещали ему девяносто лет тюремного заключения, а друзья-гангстеры готовились зацементировать ноги Джованни и сбросить в Гудзон.
Но парень вовсе не желал стать кормом для рыб или «тянуть» долгий срок. Прижатый с двух сторон, он проявил смекалку.
«Прощайте, ухожу во мрак. Шаман тьмы тянет меня в свой подземный мир», — написал Джованни своим друзьям и родным.
Ночью он пробрался в метро. Бросил у входа в тоннель свой пиджак с водительским удостоверением, рядом оставил дешевый портсигар с выгравированным его именем.
Вначале его многочисленная родня поверила, что их Джованни стал жертвой подземельного шамана. Но парни из «Коза Ностры» не очень-то доверяли преданиям и мистике.
Их поиски оказались успешными. Через некоторое время «ушедшего во мрак» обнаружили вовсе не во тьме нью-йоркской подземки, а на залитых солнечным светом Каймановых островах.
Что потом стало с Джованни — в городской хронике не сообщалось…
«Пусть себе живет»
Знакомый моего приятеля Стефана, по имени Гарри, не был ни авантюристом, ни поклонником мистики, ни охотником за тайнами. Этот увалень даже во время отпуска не покидал Нью-Йорка и никогда не испытывал жажды приключений.
Но, видимо, и такие люди попадают под власть темных оккультных сил. Наслушавшись туманных преданий «подземщиков», Гарри вдруг возжелал лично убедиться в существовании шамана нью-йоркских подземелий.
Никто из его приятелей не поверил, что он способен на такое безумство. Но Гарри исполнил задуманное.
Пропадал он дней пять. Объявился, когда наконец друзья всполошились и заявили в полицию о его исчезновении.
Гарри и так был не очень разговорчивым, а после возвращения на белый свет — и вовсе стал молчуном. От общения с прессой он наотрез отказался, а чтобы к нему не приставали с дурацкими вопросами, на какое-то время переехал к Стефану.
Но даже мой напористый приятель не смог разговорить его.
Спустя годы Стефан прокрутил мне магнитофонную пленку. Запись «весьма содержательного» разговора с Гарри он наверняка сделал тайком.
«… — Видел шамана?
— Ну, видел…
— Ну и что?
— А ничего…
— Как он хоть выглядит?
— Не разглядел…
— Чем же этот шаман занимается в подземелье?
— Тоскует.
— И все?
— И все…
— А с тобой как обошелся?
— Нормально.
— О чем хоть вы с ним говорили?
— Ни о чем…
— Просто поглядели друг на друга и разошлись?
— В картишки поиграли.
— Все пять дней?..
— Может, и все пять…
— Кто хоть выиграл?
— Поочередно…
— А на что играли?
— На всякую ерунду. На светлый и темный мир…
— То есть?..
— Я проиграл старику весь наземный Нью-Йорк, а он мне — подземный.
Выходит, метрополитен, теплотрассы, все подземные коммуникации — теперь твои?..
— Выходит, так…»
Стефан наконец понял, что ничего не добьется, и прекратил расспросы.
Последние, записанные на магнитофон, слова Гарри показались мне самыми славными из всего разговора со Стефаном:
— Не трогайте подземного деда. Ему нравится там — пусть живет…
«Наверное, Гарри прав, — подумал я. — Зачем лишать Нью-Йорк легендарного обитателя подземелья? Пусть живет. А с ним пусть остается еще одна нераскрытая тайна Нью-Йорка».
Даже если «шамана тьмы» никогда и не существовало.
Эх, затянула петелька
Меня, мальчонку фартового.
Да где ж укрыться
мне от беды-горюшка?
Видно, бечь мне с землицы
родной
Аж до Амерички.
Может, впрямь укроет
От беды-горюшка
тая Америчка,
Меня, мальчонку озорного
и фартовишного…
История, услышанная в Нью-Йорке
Рассказал мне ее русский эмигрант Иван Позыков в 70-х годах прошлого века. А начиналась эта история вдали от Нью-Йорка… В Сибири.
— …Ты, Аркан, брус шпановый — потому тебе подскажу, — доверительно прошептал бывалый вор Петро. — Только зеленые бакланы дают виру по весне — по солнышку. Многих беглых обманула Сибирь приветливым весенним солнышком. От того обмана тысячи братанов наших полегли в тайге и тундре… Дождись зимы и уходи на Тараса Кумашника. Еще старики-кандальники говорили, в этот заветный для беглых каторжников день опасно ложиться спать — может смертельная лихорадка привязаться. Ее раньше Кумахой называли.
