Мимо проходило такси. Невская остановила его, мягко, но твердо объяснила Юрию Павловичу, что он, к сожалению, в ней ошибся, и уехала домой. С неделю он преследовал ее, умолял выслушать, но ей это было неприятно, и, будучи умным человеком, он все понял и оставил ее в покое.
Таков был единственный опыт, окончательно убедивший Невскую в том, что личное счастье не для нее. И она и Гриша тяжело переживали эту историю, но по молчаливому уговору не вспоминали о ней; лишь много спустя Гриша признался, что тогда, после разговора с Юрием Павловичем, он понял, что Зоя его разлюбила и решил, сославшись на отсутствие аппетита, умереть от голода. Впервые со времени гибели родителей Невская всплакнула, и они дали друг другу смешную клятву – никогда не расставаться.
Невская не была сентиментальна, она знала, что рано или поздно Гришу от нее уведут. Но точно так же знала она и то, что, пока этого не произошло, никому и ни при каких обстоятельствах не позволит она войти в ее жизнь.
* * *
И теперь Невской было мучительно стыдно. Уходя, Анисимов обернулся и посмотрел на нее. Ей показалось, что он что-то сказал, и она сделала шаг вперед. Он тоже шагнул навстречу, оба они на мгновение растерялись, и Анисимов, махнув рукой, ушел. Ничего особенного вроде бы не произошло, и внимания как будто никто не обратил, но ведь не зря, не зря ее преследуют нелепыми и возмутительными намеками!
Начала Лиза, вот уж кому, не приведи господь, на язык попасть. «Женись на Зое Васильевне, а то отобьют, сказать, кто?» Это – Игорю, а смеющийся и дерзкий взгляд – на Анисимова… Какой стыд, что женатый человек мог подумать? «Кому-то хотел понравиться, как думаешь, кому, Зоинька?» А ведь Лиза – из лучших, гордая, сильная, казалось бы, родственная душа. Ну, случилась у нее неудача, зачем же так пошло, жестоко, чисто по-женски мстить за нее другим? И дурацкий, бестактный вопрос Солдатова – не будете ли, мол, на нас так смотреть, как на Анисимова, потом намек тети Ани… Ну что вам от меня надо, почему вы не хотите оставить меня в покое? Никто мне не нужен, поверьте, никто, прошу вас только об одном: не вмешивайтесь в мою жизнь, не терзайте меня, я ведь никому из вас не сделала ничего плохого, никакого повода не дала…
Никакого, утвердительно повторила про себя Невская, и поймала себя на том, что лихорадочно перебирает в памяти все встречи и разговоры с этим, в сущности, полузнакомым человеком. Да, пожалуй, она не всегда была достаточно последовательна: в столовой они несколько раз оказывались за одним столом и беседовали дольше, чем следовало, однажды уборщица даже с грубоватым юмором посоветовала им найти более подходящее место для флирта. Но в этих разговорах не было ровно ничего такого, что бросило бы на нее тень, ровно ничего, это она помнила точно. И она резко, как делала это всегда, прекратила их, когда он так бестактно спросил, почему она не замужем.
Невская почувствовала, что неудержимо и густо краснеет, и впервые порадовалась темноте. Она вспоминала, как рассердилась на Гришу, когда он шепнул ей: «Эх, если бы вместо Юрия Павловича был Илья Матвеевич!» Нашел место и время, за обедом – а вдруг он услышал? Тогда она тоже ужасно покраснела, так, что вынуждена была придумать головную боль и уйти. Глупо, но если он услышал, то мог бог знает что вообразить…
И вдруг перед ее глазами, будто в темноте вспыхнул экран, явственно и волнующе возникла сцена гибели самолета. Вот самолет уходит в воду, и Анисимов плачет… нет, раньше… Кулебякин бежит по льду, что-то кричит, а самолет качается, и страх сжимает горло, и Анисимов хватает ее за руку и гладит по щеке: «Прыгай, милая!» Первый в ее жизни мужчина, позволивший себе такую вольность! Ну и что? Он, конечно, просто ее успокаивал, точно так же он мог погладить по щеке кого угодно, Зозулю например…
Невская улыбнулась и тут же сморщилась от боли в потрескавшихся губах: ни в аптечке, ни в Лизином чемодане, увы, не оказалось вазелина или крема… Наверное, выглядит она безобразно: мятые брюки в широченных валенках, замызганное, лопнувшее под мышками пальто, свалявшиеся под шапкой волосы. Хороша, как смертный грех!
«Прыгай, милая, не пропадем!» – вновь услышала она как наяву: кажется, так он сказал, когда гладил ее по щеке. А лицо его было страшное, в крови, он кричал на всех, ругался – наверное, тогда и нужно было ругаться и кричать, потому что люди, когда очень опасно, лучше всего воспринимают именно такой язык, но почему же именно ее, хотя она перетрусила не меньше других, он погладил по щеке? Почему именно ее?
Чепуха, оборвала себя Невская, сентиментальная и глупая чепуха. И вообще, какое ей дело до того, как относится к ней этот человек? Пройдет немного времени, их выручат, они расстанутся и наверняка больше друг друга не увидят. А в Тикси ей будет не до глупостей, работать придется с утра до ночи, тамошняя учительница литературы, по слухам, была далеко не на уровне… Дадут ли квартиру? Очень бы не хотелось снова жить в коммуналке, приноравливаться к соседям – своих, крикливых и скандальных, она примирила тем, что раз и навсегда покончила с дележами и сама платила за общее пользование… Может, как Лиза предлагает, временно поселиться у нее? Нет, неудобно, две женщины – и Гриша, не говоря уже о том, что скоро Лиза будет не одна… Сплошные проблемы. Правильно ли она поступила, вырвав Гришу из привычной обстановки, из скромного, но налаженного быта? Он, конечно, обрадовался, что повидает мир, но это не причина, у него еще все впереди, просто уж очень окрылила ее такая возможность– двухкомнатная кооперативная квартира по возвращении. За три года она на нее заработает, это директор школы гарантировал, а через три года Грише обязательно будет нужна отдельная комната – десятый класс, потом институт. Гриша – и институт, с ума сойти, как летит время! Мальчишеские мечты – географ, геолог… Правильно, похвалил Анисимов, это мужские профессии. И очень интересно высказался по этому поводу: «Когда-то самыми престижными профессиями считались полярники и летчики, а нынче дипломаты и внешторговцы; так что твой случай, Григорий Васильич, нетипичный, романтика нынче не в моде, а в моде красивый и легкий быт». Она заспорила, что романтику можно найти и в обычной жизни, красивой и легкой, как он выразился, но он убежденно возразил: «Романтика, если одним словом – это опасность. А если ее нет, то это не романтика, а сюсюканье при виде загаженного туристами озерка». И еще он сказал, что проверить и познать себя человек может только там, где он будет бороться за жизнь, «поверьте, Зоя Васильевна, только там». И она с ним наконец согласилась – к радости Гриши, который забыл про свою сдержанность и не отходил от Анисимова ни на шаг.
