Если наша тень скатилась вниз, как на салазках, о нас самих этого никак нельзя было сказать. Тень достигла дна кратера и совсем уподобилась булавочной головке, а мы продолжали идти на той высоте, на которой встретили воздушное течение с востока. Аэростат по-прежнему находился примерно в трех тысячах метров над уровнем моря, тень же скользила по земле в полутора километрах под нами.
Нет, не о таком наблюдении животных с воздуха мы мечтали… Это было примерно то же, что рассматривать прудовую воду без микроскопа. Расстояние слишком велико, его надо сократить. Выждав, пока аэростат не углубился километров на пять в воздушное пространство над чашей (я смотрел по тени), я потянул выпускной клапан и держал его открытым три секунды. Почти сразу в лицо нам подул ветерок. Мы спускались со скоростью полутораста метров в минуту (примерно с такой скоростью снижается парашютист), однако вполне поспевали следить, как меняется вид этого замечательного уголка природы. Земля, казавшаяся сверху гладкой, становилась все более пересеченной; вершины окружающих гор ныряли за гребень кратера, будто заходящие солнца. Минут через десять, когда до земли оставалось около трехсот метров, я сбросил две горсти песку, чтобы прекратить падение. Еще две горсти — и мы остановились на высоте примерно ста двадцати метров.
Некоторое время мы парили над заболоченной равниной вокруг источника Гоитокито и заметили бредущих через камыши бегемотов. Где-то к западу и к югу от нас находились большие стада животных, но нас не понесло ни в ту, ни в другую сторону. Повисев над камышами, мы почти тем же путем пошли обратно. Только высота была другой. И кратерная стена уже не представлялась нам маленькой складкой далеко внизу, теперь на нашем пути высилась могучая гора. Судя по всему, местность вокруг нас сильно нагрело солнцем, и вверх по склону стремились воздушные потоки. Очевидно, мы попали в такой поток, потому что шар пошел вверх, как вдоль подвесной дороги, хотя я не сбрасывал балласт. Высоченные мшистые стволы проплывали в пятнадцати метрах под нами и рядом с корзиной. Джон поспешно записывал названия самых крупных деревьев; Дуглас ловил в объектив вздыбившийся ландшафт. Управляемым наш полет никак нельзя было назвать. Несколько ошалело я смотрел, как уходит вниз под корзину шестисотметровая стена.
Со скоростью около 35 километров в час, едва не касаясь деревьев гайдропом, аэростат перевалил через гребень и окружную дорогу. После этого, сохраняя малую — не больше тридцати метров — высоту, мы пошли вниз над обращенным на восток пологим наружным склоном. Изучать ландшафт с такой высоты несподручно, и мы сосредоточили внимание на животных. Должно быть, мы одновременно заметили лежащих буйволов, ибо все трое в один голос воскликнули:
— Глядите!
Застрекотала камера. В следующую секунду буйволы вскочили на ноги и затрусили прочь, сокрушая кусты и иные препятствия на своем пути.
Под гору бежать легче; может быть, поэтому их курс совпал с нашим. Правильные колонны под нами напоминали курьерские поезда. Каждая колонна или, если хотите, каждый состав шел по своей колее, однако иногда они сталкивались. Происходило перестроение, и лавина катила дальше, сминая кусты.
— Следуй за ними, — сказал Дуглас. — Будут отличные кадры.
Каким-то чудом мы две полные минуты ухитрились следовать за буйволами. Затем они свернули в сторону, и снова кругом воцарилась тишина.
Мы думали, что пройдем как раз над лужей, у которой стояли три слона, но тут наш шар, все еще шедший на высоте тридцати метров, подхватил могучий восходящий поток. Гайдроп буквально рвануло вверх. Это было совсем не похоже на плавный подъем над Маньярой, сейчас мы куда более стремительно возносились в небо. Меньше чем за минуту поднялись на тысячу метров над кронами деревьев и уже невидимыми слонами. Выше нас нависла подошва грозового облака. Знакомая картина, причем на этот раз не приходилось рассчитывать, что мы поболтаемся под облаком и уйдем. Если не принять решительных контрмер, мы неизбежно окажемся внутри него.
Пять секунд тяну выпускной клапан. Набор высоты продолжается. Тяну еще пять секунд. Послышался шелест выходящего газа. Оболочка внизу сморщилась, а мы все поднимаемся, приближаясь к отметке «три тысячи метров» над уровнем моря. Еще пять секунд выпускаю газ через клапан. Нижние секции оболочки совсем обмякли. Наконец альтиметр показал, что подъем прекратился. Однако восходящий ток продолжал нас обдувать. Помню, Джон сорвал с шоколадки «серебро» и отпустил — оно полетело вертикально вверх. Нас качало, будто шлюпку на мелкой волне, но высота стабилизировалась.
— А что будет, когда мы выйдем из этого воздушного течения? — с присущей ему обезоруживающей прямотой спросил Джон.
— Мы быстро-быстро пойдем вниз, — ответил я.
— Очень быстро, — добавил я через несколько секунд, когда качка усилилась.
— Угу, — буркнул Дуглас.
Так и произошло — воздушный поток сместился, и мы камнем полетели вниз. Никогда в жизни я еще не снижался так стремительно. Смотреть на приборы было некогда. Да и не все ли равно, с какой скоростью мы падаем? Пятьсот или тысяча метров в минуту — в обоих случаях при ударе о землю нам конец. Мы с Джоном сбрасывали песок уже не горстями, а большими комьями. Потом стали высыпать по полмешка сразу. Падение несколько замедлилось. Но ведь нельзя выбрасывать за борт весь балласт. Излишнее расточительство с песком приведет к тому, что нас снова увлечет вверх к грозовой туче. И все начнется сначала, с той разницей, что, когда мы опять начнем падать, у нас скорее всего не хватит песка, чтобы затормозить падение. Но и чересчур скупиться на песок сейчас тоже явно не стоит.
— Кажется, будем садиться, — сказал я.
— Правильно, — отозвался Дуглас, продолжая снимать.
— Еще песка, Джон. Конечно, правильно. Давай еще, опоражнивай мешок. Теперь бери следующий. Обожди высыпать. Держи наготове. Так, давай половину! И остальное тоже. Да, будет посадка. Дуглас, приготовься.
Мы стремительно снижались, и выбор площадки от нас не зависел. Должно быть, гайдроп коснулся земли в тот же миг, когда гондола сравнялась с самыми высокими деревьями. До сих пор не понимаю, как мы их не задели. Корзина устремилась прямо на поваленный ствол. Вот он лежит под нами — длинный, с вывороченными корнями… Пора дергать веревку разрывного полотнища! Но я не успел этого сделать. Мы уже шлепнулись оземь и остановились.
Гондола не опрокинулась, мы стояли на ногах, окруженные густой растительностью. Я потянул разрывной строп, он подался — что-то уж очень легко. Сверху упал конец, оторванный от прорезиненной оболочки. Почему он оборвался?.. Так или иначе, над нами между ветвей качался шар, на три четверти наполненный газом.
