Построил виллу в 1570 году Джованни д'Ангвиссола. Он был в числе людей, вынесших смертный приговор сыну папы Павла III — Пьерлуиджи Фарнезе, герцогу Пармы и Пьяченцы, человеку, на фоне преступлений которого жизнь Цезаря Борджиа может показаться сравнительно безгрешной. По словам смотрительницы, Россини сочинил здесь «Танкреда». Показав на маленький столик работы Буля, она сказала, что Наполеон подписал на нем Кампоформийский мир. В то время я не мог поверить в достоверность этих фактов, но несколько месяцев спустя я случайно напал на упоминание Шелли об этой вилле: в апреле 1818 года он пытался арендовать ее. Шелли заметил, что когда-то дом был великолепным дворцом, но пришел с тех пор в плачевное состояние. «Комнаты очень большие, однако обставлены плохой и старой мебелью. С террас открывается великолепный вид на озеро, а в саду можно укрыться в тени благородных лавров».
Перед уходом смотрительница показала мне на дверь, которая, по всей видимости, вела в подвалы, и таинственным шепотом рассказала об ужасных оргиях, которые бывали здесь в римские времена. Она поведала, что там когда-то было огромное колесо, которое рубило на мелкие куски женщин и сбрасывало их в озеро. Я и в других местах слышал от деревенских людей такие рассказы: так они представляют себе жизнь высшего класса в старые времена.
Юный фавн повел меня назад через орешник, и мы простились на дороге. Очарование виллы Плиния оказало на меня глубокое воздействие, я до сих пор не могу ее забыть. Я знаю, куда бы я поставил там свой письменный стол и где разложил бы книги. Это одно из тех мест — а было их не так много, — где я мог бы быть счастлив до конца своих дней.
6
Если вы пойдете вдоль северо-восточного берега озера Комо и спуститесь с крутого холма к мосту, то увидите удивительно большую городскую площадь, которая называется Донго. Это очаровательное место: пароходы подходят к пристани тихой гавани, туристы собираются на набережной, любуясь озером, дома карабкаются по склонам, а нарядные виллы спускаются к воде. В летний день, когда молоденькие девушки звонко смеются под яркими солнечными лучами, а юноши поднимают парус яхты, трудно поверить, что здесь могло произойти что-то трагическое. Но в сырой апрельский день 1945 года на площади Донго в немецком грузовике партизаны обнаружили спрятавшегося Муссолини. Он пытался незаметно пересечь швейцарскую границу, но был арестован.
Последняя глава падения этого почти ренессансного политика трагична. Время поставило Муссолини и его гибель в историческую перспективу. Однажды я обменялся с ним рукопожатием и дважды мог наблюдать его во время официальных мероприятий с близкого расстояния. Я подумал тогда, что он отличный актер, была у него также, как, впрочем, и у нескольких других известных мне людей, мания величия: он чувствовал в себе сходство с Наполеоном. Даже когда Гитлер презрительно пожертвовал им, он создал жалкую «республику Сало» со штаб-квартирой на озере Гарда и все еще сравнивал свою затею с наполеоновскими «ста днями». О его падении я прочитал с облегчением, а об убийстве — с отвращением.
Слова Джона Эддингтона Саймондса, умершего, когда Муссолини было десять лет, можно было бы отнести и к озеру Комо, и к размышлениям о смерти диктатора: «Социальные условия Италии времен Ренессанса были такими чрезвычайными, что почти на каждом повороте морского побережья, в городах, при взгляде с горных ее вершин, возле озер мы невольно соединяем восхищение красивейшими и чистейшими произведениями искусства, прекраснейшими ее ландшафтами с воспоминаниями об ужасных преступлениях и людях, закон для которых ничего не значит». Возможно ли, чтобы социальные условия имели к преступности эпохи Ренессанса меньшее отношение, нежели итальянский темперамент? Конечно же, в истории Италии нет события, которое столь сильно напоминало бы смерть Муссолини, чем гибель в 1354 году Кола ди Риенцо. Диктатора хладнокровно убили, и тело его таскали по Риму.
Путешествуя по западным берегам Комо, проходя через маленькие деревни, там где люди до сих пор помнят события 28 апреля 1945 года, невозможно не затронуть смерть Муссолини. Оглядываясь на события весны того года, кажется, что сценарий войны писали Эсхилл и Софокл. Через два дня после того, как Муссолини и Кларетта Петаччи были застрелены, Гитлер и Ева Браун покончили с собой. Невольно обращаешься к истории, отыскивая параллели. Оба события вдохновили писателей на создание нескольких первоклассных книг, среди них «Последние дни Гитлера» Хью Редуолда Тревор-Ропера (Н. R. Trevor-Roper. «Тhе Last Days of Hitler»), «Муссолини: закат и падение» Романа Домбровского (Roman Dombrowsky. «Mussolini: Twilight and Fall») и написанная не так давно книга «Бенито Муссолини» Кристофера Хибберта (Christopher Hibbert. «Benito Mussolini»). Думаю, что основанные на документах книги оживят воспоминания об этом периоде, ибо как Гитлер, так и Муссолини продолжают интересовать людей, а достоверные сведения об их гибели чрезвычайно ценны, и ценность их со временем будет только возрастать. В гибели Гитлера было некоторое сумасшедшее величие, сходное со смертью викинга, отправившегося в вечность на горящем корабле. Конец же Муссолини сродни гибели ренессансного деспота. Как ни странно, он бесстрастно заметил, что история рассудит его и Гитлера и вручит пальму первенства тому, у кого будет более достойная кончина. Он знал, что смерть станет расплатой за поражение, и все же был слишком большим конъюнктурщиком, чтобы оказаться способным на самоубийство. Он верил, что в последний момент наступит избавление, к тому же боялся смерти и в последние дни цитировал слова, сказанные Ахиллом Одиссею: «Лучше быть живым рабом, чем царем мертвых».
Американцы были в пятидесяти милях от Милана, когда Муссолини, поддавшийся панике и лишившийся воли, отложил вопрос о сражении до 25 апреля. Утром на собрании Комитета национального освобождения, состоявшимся, с разрешения кардинала Шустера, в епископском соборе Милана, он обсуждал план сдачи. Кардинал рассказал, что происходило. Муссолини уже не напоминал победоносного лидера. Это был поникший, сломленный человек. Когда он вошел в помещение, то выглядел совсем больным. Кардинал решил предложить ему выпить и прийти в себя.
Муссолини попросил час, чтобы обдумать выдвинутые ему условия, но не вернулся. Вместо этого под покровом темноты, дождливой ночью он бежал вместе с несколькими приспешниками. Отправились они в сторону Комо с намерением перейти границу со Швейцарией. Он посмотрел через мутное ветровое стекло на автостраду и сказал: «Никто не может отрицать, что это я построил эту дорогу. Она останется здесь, когда меня не будет». Автомобили добрались до Комо в девять часов вечера. В полночь стало известно, что американцы объедут Милан, а потому решили ехать до Менаджо, к западной стороне озера. Перед отъездом Муссолини позвонил жене Рашель, которая в дни его величия ни разу не изменила крестьянскому образу жизни. Он сказал ей, что, как она и предсказывала, все оставили его. Муссолини попросил у нее за все прощения и пожелал всего хорошего. До Менаджо доехали в восемь утра, 26 апреля, и Муссолини отправился на виллу Кастелли, в дом местного фашистского лидера.
