Чтобы немного отдохнуть н осмотреться, сажусь на базальтовую волну и наскоро закуриваю.
Поверхность лавового потока дает много пищи для размышлений и важных выводов. Прежде всего не подлежит ни малейшему сомнению, что она является и поверхностью его застывания. Никакого почвенного слоя, никаких следов начавшегося разрушения, как я и предположил, осмотрев принесенный к устью Монни образец базальта, здесь еще не видно. В любом месте, где я ударяю своим молотком, лавы одеты тоненькой смолисто-черной корочкой закалки, образовавшейся в результате быстрого охлаждения их поверхности.
Температура текущего базальтового расплава колеблется от тысячи ста до тысячи трехсот градусов; температура в долине Монни меняется примерно от двадцати пяти тридцати градусов лотом до минус шестидесяти — шестидесяти пяти градусов зимой. Следовательно, в любом случае температурный перепад у поверхности потока превышал тысячу градусов. Этого достаточно для мгновенного образования твердой, стекловатой оболочки на лавах.
За время, прошедшее после извержения, корочка закалки успела лишь покрыться тончайшим матовым налетом, какой можно встретить у долго пролежавших в земле стекляшек. Местами на ней появились узорчатые пятна зеленоватых, красноватых и желтоватых лишайников — единственных растений, но нуждающихся для своего питания в почве.
Лабаз на Монни закончен. Остается поднять наверх тяжело груженный вьючный ящик
Медленно по узкой и спокойной Монни тянут бечевой лодку
Так выглядят базальты у края лавового потока
«Монни» в переводе с ламутского означает «каменная река»; не правда ли, похоже?
Олень — самый крупный из Петиных трофеев
Пешком по лавовому потоку
Лавовый вал коробления с провалившимся сводом
Мне приходилось видеть такие лишайники на некоторых лавах Камчатки, излившихся на землю всего лишь несколько лет назад!
Естественно, что поверхность лавового потока полностью сохранила спои структурные особенности. Повсюду видны необыкновенно эффектные признаки течения жидких базальтов. Это так называемые канатные лавы. Всякая вязкая жидкость — густой мед, смола, сапожный вар или, наконец, силикатный расплав, каким является лава, — течет, образуй на поверхности ряд набегающих друг на друга «валиков» или «канатов» различного диаметра. Поверхность текущей лавы почти всегда сморщивается подобным образом. Это и отличает ее от жидкости с малой вязкостью, например от текущей воды или растительного масла, поверхность которых может быть ровной, как зеркало. Лавы затвердевают очень быстро, поэтому такие «канаты», раз образовавшись и окаменев, сохраняются уже навеки.
Оглядываясь, я ясно различаю канатные лавы на волнообразных изгибах потопа. Они всегда выгнуты в сторону движения и позволяют проследить все детали течения раскаленного расплава. Вот он двигался прямо вниз по долине; вот большая огненно-жидкая струя круто свернула к левому склону реки. Л здесь, как раз у застывшей волны, на которой я сижу, образовалось небольшое завихрение — лава пологой воронкой уходит вниз. Изумительная картина, нахватывающая своей мощью и красотой! Ведь все эти изящные линии изгибов и поворотов, вся эта застывшая рельефная карта могучего движения создана лавой — текущим камнем!
Боясь потерять своих спутников, которые потихоньку идут по реке вдоль глыбового барьера, я поднимаюсь и быстро иду вперед, стараясь догнать лодку. Уже вечер, а до лиственницы, на которой подвешен мешок с продуктами, еще далеко. Мне хочется во что бы то ни стало добраться до этого места и убедиться в целости нашего запаса. Мое беспокойство усиливают многочисленные следы медведей, которые я встречал нынче утром на берегу,
Пройдя по базальтам еще около трех километров, вижу круто поднимающийся в небо столб дыма. Это ребята остановились на ночлег и уже разожгли костер. Как приятен вид и запах дыма в таких безлюдных местах! Дым говорит о друге, о тепле и отдыхе! Спешу к лагерю!
Лагерь на базальтах. Глава 18
Прежде чем отправиться к вулкану и в истоки Монни, я хочу изучить конечною часть лавового потока. Это потребует нескольких дней. Кстати, мы должны подготовиться к длительному пешему переходу, на что также нужно время.
Первый лагерь у потока оказался неудачным. Он был разбит уже поздно вечером на крутом лесистом склоне реки. А главное, в этот раз мы так и не дошли до места, где мои товарищи оставили мешок с провиантом.
Меня томило беспокойство за судьбу продуктов; мерещилось, что они уже погибли. Это послужило причиной первой и, к счастью, последней моей размолвки с товарищами. Спустившись с лавового потока, я упрекнул их за слишком раннюю остановку, сказав, что до оставленного здесь висячего склада не больше двух километров и что следовало бы уже дойти до него сегодня.
— Но мы очень устали, — возразил Саша, — и к тому же ведь не было уговора идти обязательно до того места!
Уговора-то, правда, не было. Но неужели и без того не ясно, что лучше дотянуть до бывшей вашей стоянки. А что, если сейчас медведь сидит там на дереве и грабит наши запасы! Я сегодня видел следы по крайней мере трех медведей!
— Если они пронюхали о лабазе, то давно, наверно, его уже разорили, — резонно заметил Петя, — а если нет, то в такой поздний час и так его не тронут. Завтра пораньше снимемся отсюда и через час дойдем до места. Беспокоиться нечего!
Но одно дело резон, а другое— беспокойное воображение, рисовавшее мне висящий на ветке разорванный мешок и дорожки из муки и сахара у подножия лиственницы! Я неосторожно заявил, что, несмотря на поздний час, предпочту пройтись к лабазу, чтобы потом, вернувшись назад, спать спокойно! Петя явно помрачнел и почти сейчас же куда-то скрылся.
— Куда это он исчез? — обратился я через некоторое время к Саше.
— Как куда? К лабазу! — ответил тот сердито.
Догонять быстроногого парня, разумеется, было бесполезно. Оставалось ждать!
Петя вернулся лишь к часу ночи. До лиственницы с подвешенным мешком оказалось гораздо больше двух километров; ребята неправильно сориентировались на месте и ошибочно показали на аэрофотоснимке точку, где они оставили висеть этот злополучный мешок.
К счастью, Петя нашел все в полном порядке.
Разумеется, я не спал до его возвращения, а, сидя у костра, поддерживал огонь, подогревая ужин и чай. Мир и дружба были тут же восстановлены.
