языка, всегда спекулятивно, неточно и – в случае столь сложного механизма, какой представляют собой состояние и приобретенные некогда права высших сословий и обязанности низших – возбуждает эмоции, не имея ни малейшей практической пользы!» (17 июля 1829 г.) В отношении русской кампании против турок на Кавказе Гумбольдт лестно для России выражался о «неосмотрительном упорстве варваров» (10 января 1829 г.). Когда сражения закончились, он поздравлял по чувству долга: «Как я рад победам Вашего оружия!» (27 августа 1829 г.). После экспедиции в «Новый Свет» путешествие Гумбольдта в Россию – во многих отношениях «другое путешествие». Оно являет не прославленного вольнодумца и активного гуманиста, но менее известного и более проблематичного Гумбольдта.
Во время своей шестимесячной экспедиции ученый и его сопровождавшие были под постоянным присмотром. 21 июня 1829 г. он писал брату Вильгельму из Екатеринбурга: «Предусмотрительность правительства для нашего путешествия не передать словами: постоянные приветствия, встречи и выезды полицейских чинов, гражданских чиновников, казачьих караулов! Но, к сожалению, и почти ни мгновения, предоставленного самому себе, ни шага без того, чтобы тебя не вели под руки, как больного!»
Однако контроль со стороны царских властей осуществлялся и более деликатными методами. Выдающегося ученого и его спутников встречали местные сановники; размещали их в домах состоятельных горожан; экипировку им поставляли военные; в пути их сопровождали конвои; местная администрация оказывала им поддержку. Путешествие превращалось иногда в чреду торжеств и чествований. В Санкт-Петербурге Гумбольдт много раз был приглашен в гости к царю. Его завалили приветствиями, дипломами и орденами. Восемь грамот, принятых Гумбольдтом, находятся ныне в берлинском архиве.
Мотив надзора главенствует в новелле в письмах Кристофа Хайна «Письма из России егеря Иоганна Зайферта» (1980) – и подразумевает ГДР. Текст состоит из вымышленных посланий, который путешествующий с Гумбольдтом слуга мог бы написать своей жене, их язык Хайн шутливо стилизует. Не только абсурдная рамка, в которую Хайн помещает эти «документы», заставляет предположить, что под маской исторических обстоятельств речь на самом деле идет о Германии и ГДР: якобы обнаруженные в архивах гестапо, эти письма после войны были наклеены на стену в качестве прослойки для обоев. Их опубликованию «Центральным исследовательским институтом» предшествует в духе Штази (Министерства госбезопасности ГДР) «щекотливый момент внедрения в личное пространство и удаления обоев со стен». Послания Зайферта не дошли до адресата, они были «перехвачены» в России. На всех листах стоят «штампы петербургской тайной полиции, а также различные печати ведомств Пруссии и Германской империи». В рассказе слуги о путешествии речь идет о «взгляде через границу», о «страхе перед полицией», о «рабском наречии» и «самоцензуре». Лейтмотив – слежка: письма «вскрываются и с них снимают копии». Возникает недоверие друг к другу. Уж не агент ли тайной полиции Меньшенин, русский сопровождающий путешественников? В конце концов самому Зайферту предлагают написать осведомительское донесение о «мыслях» Гумбольдта и «сговорах со ссыльными и всяческими бунтовщиками». А если откажется, ему придется опасаться, что его не выпустят из страны.
Поездка Гумбольдта в Россию подводит нас к вечно актуальной проблеме: что значит совершать поездку в несвободной стране? Как можно посылать сообщения из полицейского государства? Как путешествовать по диктатуре, не компрометируя себя? Когда можно, а когда – нужно позволить себе выступить в защиту человечности, свободы мнений и заступаться за инакомыслящих? Перед прусским исследователем в России встали те же дилеммы, что перед сегодняшними корреспондентами и дипломатами: оказывать содействие или оказывать влияние? Вселять уверенность или вселять страх? Подпасть под обаяние или попасть под надзор? Собирать скрытую информацию или скрывать собранную? Подвергать себя цензуре или самоцензуре? Гумбольдту было известно, как жестко в международной экономической политике диктуется выбор между правами человека, сырьевой безопасностью и интересами экспорта. Как он вел себя в этих условиях? Скомпрометировал ли он себя? Или нашел средства в итоге с честью выйти из этой сложной ситуации?
В сохранившемся материале присутствует политическая проблематика. В дневнике Гумбольдта встречаются наблюдения явно политического характера, например о сосланных инакомыслящих: «утащенные души», «безвинно в Сибирь». Его заметки указывают на то, что он видел и о чем должен был молчать. Главный труд по итогам путешествия в Россию, «Центральная Азия», включает в себя зашифрованные намеки и непрямые политические высказывания. Собственно описание поездки Гумбольдт поручил Густаву Розе, так что итоги экспедиции рассказаны от лица нескольких лиц, и другой мог сообщить то, что было не позволено самому Гумбольдту. В своих письмах Гумбольдт использует по отношению к разным адресатам разные дискурсы, что одновременно и дипломатично, и двулично.
НАПИСАННОЕ МЕЖДУ СТРОК
Результаты Азиатской экспедиции 1829 г. изложены Гумбольдтом в ряде научных работ, опубликованных в журналах и газетах. Они касаются прежде всего географии, геологии, климатологии и экономики, например: «О горных кряжах и вулканах внутренней Азии» (1830), «О количестве золота, добываемого в Российской империи» (1830), «Исследования о климатах Азии» и сохранение доисторических зверей при определенных температурах почвы (1831), «Золотые прииски на Алтае» (1833), «О новых измерениях вершины Гоби между Ургой и Пекином» (1833), проект «Об исследовании земного магнетизма постоянными институтами и связанными между собой наблюдениями» (1836), «Изменения добычи золота в связи с проблемами экономики государств» (1838), «Относительный уровень Черного и Каспийского морей» (1838), «Находка большого золотого самородка на южном Урале» (1843), «Основание […] обсерватории в Санкт-Петербурге» (1843), «Сравнение астрономических определений мест в России и Сибири» (1844) или «Императорский ботанический сад в Санкт-Петербурге» (1850) (эти и многие другие тексты впервые переизданы в Бернском издании Собрания сочинений А. фон Гумбольдта в 2019 г.)221 А помимо этого – ботанические, зоологические, минералогические и филологические собрания, которые хранятся ныне в Ботаническом музее, Музее естествознания и Государственной библиотеке в Берлине.
Первую монографию Гумбольдт закончил уже через два года после экспедиции: Fragmens de géologie et de climatologie asiatique (Фрагменты по геологии и климатологии Азии. 1831. Т. 1–2). Но главный труд о путешествии по России и Сибири появился более чем десятилетие спустя: Asie centrale. Recherches sur les chaines de montagnes et la climatologie comparée (Центральная Азия. Исследование горных хребтов и сравнительная климатология. 1843. Т. 1–3). Здесь мы можем видеть, как Гумбольдт одновременно подчиняется политической цензуре и преодолевает ее. Он развил технику письма между строк, какую мы знаем у авторов произведений, живших при недавних диктатурах. Уже само посвящение царю, которое, как признавал Гумбольдт, ему «немало стоило», – подношение двусмысленное. Ученый иронично приписывает монарху поддержку стремлений, которые тот на самом деле подавлял всеми средствами: «свободное развитие умственных способностей».
В самом начале своей книги Гумбольдт упоминает о давлении, при котором путешествовал и писал, приводя саркастически
