Удобства, впрочем, оказались не в самом номере, а в отдельной комнате через коридор. Я вскоре туда зашел и, споласкивая руки, почти машинально взглянул в маленькое окошко над умывальником. Вид, ограниченный окном как картинной рамой, был почему-то знаком: рыжеватый от солнца холм и невероятных очертаний беломраморные развалины. Классическая точка.
Так я впервые увидел афинский Акрополь: на сороковом году жизни, из окна сортира. И обе эти истории связаны, мне кажется, не только местом действия.
2001Обратный путь наш лежал через Синайскую пустыню и дальше – через Каир. Там тоже хватало уморительных (именно что способных уморить) происшествий, опишу одно из них.
До границы с Египтом ехали по каким-то шишкинским просторам. На нейтральной полосе командир автобуса собрал со всех пассажиров по двадцать долларов. За что? За переход границы. С этого момента и начался наш поэтапный финансовый крах.
На египетской стороне поначалу не обнаружилось никакой особой экзотики. Наоборот, какие-то знакомые картинки, чуть подзабытые: захудалый буфет, разбитый асфальт, грязный сортир без воды и бумаги. Багажная тележка, своенравная, как мустанг. При обмене долларов на египетские деньги я получил кучу ассигнаций разного достоинства. Выяснилось, что и копейки (пиастры) здесь тоже бумажные. Я отделил одни ассигнации от других и пачечку ветхих, грязноватых копеечных бумажек брезгливо спрятал в особое отделение бумажника, решив избавиться от них при первой же возможности. Возможность представилась не очень скоро, на следующий день.
Синайская пустыня – самая подлинная: песок, песок, песок, барханы, две-три пальмовые рощи. Редкие поселения из недостроенных, но уже полуразрушенных хибарок или шалашей. На светящемся, призрачно-желтом песке стоят бедуины в черных, белых, цветных балахонах. Низко, у самой границы песка, тонкими струями летит золотой ветер. Начинается резь в глазах – то ли от света, то ли от немыслимой красоты видимого.
Черная искореженная военная техника.
После Суэца появились признаки цивилизации: какие-то казармы, танки на постаментах. Потом стемнело, признаки пропали. Тьма египетская.
И вдруг начался Каир. Вот уж чего я не ожидал. Настоящий мегаполис, гигантские развязки, небоскребы, реклама, лавины машин, тысячи людей на улицах, сумасшедшая ночная жизнь. Безумный город, оглушающий шумом и напором. Все почему-то бросают под колеса петарды, они взрываются. Кошмар.
Переход был слишком резким, мне показалось, что я трогаюсь умом. Вообще-то ум у меня довольно устойчивый, и все бы, вероятно, обошлось, но на следующий день мы поехали смотреть пирамиды.
Пирамиды действуют не издали, а вблизи. Они невероятны бесконечным количеством блоков, их как в кирпичной стене большого дома. Но эти «кирпичи» размером чуть не с комнату, понятие масштаба отменяется, человек перестает понимать, какого он роста. Все это в буквальном смысле поражает – как-то парализует воображение. В сознании начинаются легкие осыпи.
Общий колорит египетского туризма эти осыпи усиливает, делает не такими легкими. Не меньше десяти человек одновременно претендуют на твое время и наличность. Косоротые кривые разбойники в грязных балахонах на неузнаваемом английском предлагают стать твоим гидом. Погонщики верблюдов зазывают покататься на верблюдах, наездники – на лошадях. Предлагаются ослы, тележки, не помню, что еще – носилки, закорки, карачки. Ежеминутно просят сфотографировать или сфотографироваться. Дети ничего не просят, а хватают за руки и требуют деньги: «Мани! Мани!» Дети эти вовсе не нищие: ухоженные веселые малыши с наглыми физиономиями отделяются от прогуливающихся родителей буржуазного вида и липнут к туристам. Такая детская забава. Родители не обращают внимания, как будто не видят. «Мани! Мани!»
Сейчас мне кажется, что забраться внутрь пирамиды Хеопса мы решили, только чтобы спастись на время от этого бедлама. Решение было ошибочное, повторять никому не советую. Это плохое место, и людям там делать нечего.
Скорчившись, бесконечно долго ползли мы по узкому лазу. Доползли до погребальной камеры с разбитым саркофагом. И тут же подскочил какой-то чумной, пристроился, обнял за плечи – для совместной фотографии.
Внутри пирамиды было еще душнее, пот рекой, и когда вылезли, захотелось пить. Как назло, и солнце засветило в полную силу. Подул ветер и стал поднимать желтую пыль. Она сгущалась в воздухе, темнила его. (Вообще такое называется «начинается хамсин», и в это время сознание темнеет вместе с воздухом, но мы этого не знали.) Все люди куда-то пропали. Мы шли по мягкому песку к очередной пирамиде, и та чуть подрагивала, как мираж.
Вдруг появился, возник, подъехал на ослике старик, совершенно сказочный. Одет в когда-то голубой балахон, голова закутана серым платком; нос кривой, над глазом шишка. В мокром мешке бутылочки кока-колы. «Давай по бутылочке», – предложила Алена. «Не стоит, купим где-нибудь минеральной». – «Всего пятьдесят пиастров!» Я отсчитал сто, стараясь, как и собирался, избавиться от бумажной мелочи. Старик в это время откупоривал вторую бутылку, и она никак не открывалась. Я с удивлением смотрел, как неумело, конвульсивно дергаются его руки. И глаза какие-то испуганные, почти безумные. «Видно, боится, что передумаем, – посочувствовал я, – Бедняга, нечасто ему удается что-то продать». Бутылки были грязные, напиток теплый и жажду не утолял.
Сфинкс стоял весь в лесах, его как раз облицовывали новенькими плитками. Не в силах вынести это зрелище, мы – через мертвый и черный Старый город – отправились в Цитадель. Это тоже туристское место, и за вход берут два с половиной фунта. Я раскрыл бумажник. Ничего не понимая, смотрел некоторое время на его содержимое. И вдруг как будто черной кислотой брызнуло в мозгу: я отдал старику не те деньги.
В одном отделении бумажника лежали фунты, в другом пиастры-копейки. Пачечки были примерно одинаковые, но пиастры мельче и совсем замусоленные, кирпично-песочного цвета (наподобие пирамид), а фунты розоватые или зелененькие. Спутать не так просто даже на второй день пребывания в стране. Я не могу этого объяснить. Все знают: я человек обстоятельный, деньги складываю аккуратно, а в чужой стране пересчитываю их как минимум трижды – на всякий случай. Это порчу на меня навели какую-то, морок. Это все ПИРАМИДА.
В глазах понемногу развиднелось, но левая часть туловища оживала с трудом. Пересчет копеечных ассигнаций дал в сумме пару долларов. С этой суммой нужно было прожить сутки в чужой, очень небезопасной стране, добраться до самолета и еще неизвестно сколько заплатить за переход неизвестно каких границ.
