— Ну и что? — до него не сразу доходит.
— Либо разгрузите самолет и вытащите рюкзак, либо придется мне лететь… И вот Итуруп разворачивается передо мной — зубастая крокодилья челюсть на сером асфальте океана, все семь природных зон, семь действующих и пятьдесят потухших вулканов, узорчатые бухты затопленных кратеров, белые полосы снежников в каньонах, дымки над горячими источниками. Чтобы получить максимум удовольствия, я заранее поспорил с пилотом, что меня не укачает. И теперь он устраивает мне десять минут чудесных «американских горок» в двух тысячах метров над островом. Наконец самолет выравнивается и на малой высоте проходит над водопадом Илья Муромец. Узкая белая лента дугой изгибается над морем, а в облаке брызг под водопадом отчетливо видны два серых кита. Они отдыхают в пресной воде, видимо, дожидаясь, пока погибнут рачки, прикрепляющие свои домики к китовой коже. Мгновение эта картинка стоит перед глазами, затем остров уносится назад, и до самого Сахалина внизу не появляется ничего интересного. Проспоривший летчик подбросил меня из аэропорта до Южно-Сахалинска. Теперь предстояло добраться до городка Северо-Курильск на Парамушире, самом северном из больших островов Курильской гряды. Вообще-то сначала я собирался проплыть всю гряду с юга на север, но оказалось, что нужно сперва вернуться с Южных Курил на Сахалин, потом перелететь в Петропавловск-Камчатский, и лишь оттуда добираться обратно на острова. Когда на следующее утро я пришел в трансагенство, улица перед входом в кассовый зал была уже перегорожена толпой (в те времена каждое лето жители Дальнего Востока почти в полном составе летали за семь тысяч километров на Черное море и обратно). Наверно, так выглядели похороны Сталина. Чтобы взять билет до Петропавловска, пришлось потратить девять часов и множество нервных клеток. К тому же самолет улетал через неделю. Но когда я вышел из очереди с билетом в руках, в голове оставалась лишь одна мысль: «хорошо, что живой!» На всякий случай решил сходить в торговый порт: вдруг что-нибудь подвернется. Диспетчер порта выяснил у меня все слова, которых ему не хватало для заполнения кроссворда, а затем сообщил:
— Зайди на сухогруз «Колгуев», они сейчас уходят в Севкур. Но кэп у них — тяжелый мужик, вряд ли возьмет. Сразу скажу, что капитана я так и не видел. Переговоры велись со старпомом, который согласился меня взять на борт, если я прочитаю команде лекцию.
— Только не о вреде пьянства, — предупредил он, — уже две были в этом году. Сразу за борт выбросим. Я объяснил, что о вреде пьянства читать не имею морального права, и встретил рассвет на траверзе мыса Анива, за которым расстилалось Охотское море. Мне приходилось видеть все моря Союза, но нигде не было и десятой части от того количества фауны, которое встретили мы здесь. Кое-где лежали пятна тумана. Теплоход входит в такое пятно — и ты не видишь ничего на расстоянии вытянутой руки. Проходит несколько минут, ингда час — внезапно туман кончается, а море вокруг оказывается покрытым стаями птиц. Морские котики отдыхают на воде, помахивая ластами; китовые фонтаны взлетают к небу; тяжелые медвежьи морды сивучей вспарывают волны, а под самым бортом черно-белые дельфины словно летят в прозрачной глубине. На второй день вдали показались острова. Цепочка вулканов — больших и маленьких, одиночных и слившихся в группы, усеченных сверху и острых, некоторые дымятся, другие давно потухли и со всех сторон подмыты волнами. Тут я прочел команде лекцию «Природа Охотского моря». Лекция читалась на палубе, и я мог рассказывать всякие интересные подробности из жизни бесчисленных существ, кишевших вокруг — птиц, китов, тюленей и прочих, показывая на них пальцем по ходу дела. В результате удалось подбить команду устроить короткую вылазку на остров Матуа, где живет полмиллиона морских птиц. На корабль мы вернулись залитые с ног до головы пометом, но крайне довольные. Птицы облепили высокий обрыв, где жили на уступах скал и в трещинах, каменные россыпи, где гнездились под камнями (уже другие виды, конечно), и склоны, где скрывались в норах среди кустарника. Некоторые из них выглядели довольно экстравагантно, особенно конюги — крошечные серые «пингвинчики» с алыми глазами, лапками и клювом, косицами из перьев на щеках и длинным, белым, свешивающимся вперед хохлом на лбу. Весь третий день я простоял на носу, точнее, на баке (как говорим мы, морские волки). Кроме меня, на борту был еще один пассажир, оказавшийся начальником северокурильской милиции. В это самое время моя матушка, почему-то не получившая вовремя телеграмму «все порядке Вова», разослала во все три РОВД Курил просьбу меня разыскать. Начальник севкурской милиции распил со мной под лосося не одну бутылку, но так и не сумел меня найти. К вечеру мы увидели Парамушир — покрытые снегом вулканы и черный песок пляжей. По другую сторону поднимался из моря огромный конус острова Алаид, у края его кратера блестели язычки лавы. Утром, выйдя на палубу. я увидел маленький городок над бухтой, желтый гребень вулкана Эбеко над ним и спину кита под самым бортом. Это был южный кит — самый толстый и флегматичный из всех. Он вяло помахивал хвостом и иногда пускал раздвоенные фонтаны. Мы спустили шлюпку и подошли к киту. Я снял ботинки и штормовку, влез в ледяную воду и подплыл к черной туше. Кит явно видел меня маленьким глазом под белым «козырьком», но не шевелился. Я взобрался на его упругую, нагретую солнцем спину, старпом и Саня, мой сосед по каюте, подгребли вплотную и тоже стали карабкаться — и только тут кит медленно поплыл вперед и вниз. Я попытался удержаться за хвост, но кит, помахивая мною вверх-вниз, уходил вглубь, и пришлось отпустить его на свободу. Саня выдал мне противогаз, две каски — металлическую и пластмассовую, и рваный ватник. С этим снаряжением я начал штурм Эбеко. Подъем шел по хорошей тропе, и через несколько часов вокруг были уже горные тундры, а город и ставший под разгрузку «Колгуев» едва виднелись внизу. Снежники на склонах отличались странным серым цветом, а на камнях не было лишайников. Я сообразил, что лишайники исчезли из-за вулканических газов, но никаких практических выводов не сделал, за что впоследствии едва не поплатился. Вот, наконец, кромка кратера. Вокруг торчали желтые холмики серы, из которых били едкие шипящие струйки газовых источников-фумарол. На дне кратера лежало озеро с мутной, как молоко, голубоватой водой. Рядом зияли две дымящиеся «дырки». Я съехал по осыпи к озеру, хотел искупаться в горячей воде, но, к счастью, раздумал. На дне одной из «дырок», метров десяти в диаметре, плескалось озеро кипящей серы. На дне второго ничего нельзя было разглядеть из-за дыма, а спуститься не позволяли крутые стенки. Я поднялся обратно на край кратера, сел на камешек, открыл консервы и приготовился пообедать. Другую сторону острова скрывал лежавший подо мной тонкий, ровный слой облаков, сквозь который угадывался берег. Взглянув на кратер, я заметил, что из второй «дырки» поднимается густая струя желтого дыма, и, отставив в сторону банку, полез за фотоаппаратом. Вдруг земля качнулась, рюкзак стал подпрыгивать на камне. а в следующую секунду мне заложило уши от дикого рева и грохота. Черная туча из пепла, камней, пыли взлетела над кратером, расползлась грибом, закрыв солнце, и рухнула вниз. Горячие камни падали на снег и рвались на десятки осколков, свистевших, словно пули. Дышать стало нечем. Бросившись под круглый валун, я выкрутил из противогаза коробку, зажал ее в зубах и помчался вниз по склону. Тут «бомба» величиной с кирпич ударила меня по голове с такой силой, что я упал и прокатился несколько шагов. Если бы не одетые за полминуты до этого каски, пришлось бы крепко пораскинуть мозгами. Что-то впилось мне в ногу, что-то треснуло по спине. Я увидел на дымящемся снегу половинки расколотой металлической каски и тут же заметил, что пластмассовая — горит. Сбросив ее, я «посыпался» под откос и оглянулся, только когда грохот превратился в глухой шум. Со стороны туча напоминала клубящуюся желтую кляксу. Сбежав к морю, я долго лежал на песке, глядя в серое небо, а потом развел костерок из плавника и открыл вторую банку консервов. На скалах у берега виднелись каланы, но подбираться к ним вплавь уже не было сил. Утром мне все же пришлось лезть в воду — в одежде, чтобы было теплее. Каланы оказались совсем ручными. Они плавали на спине в двух шагах от меня, самки — с детенышами на груди. Вдоль края рифов ходили, пересвистываясь, самые красивые обитатели моря — великолепные черно-белые косатки. Одна из них вдруг рванулась в сторону берега, нырнула, затем вновь появилась над водой, словно катер на подводных крыльях, уже с тюленем в зубах. Вот челюсти сжались, длинные струи крови ударили во все стороны — кадр из фильма ужасов — всплеск, хищник развернулся и исчез, как будто его и не было. Обсушившись у костра, я побрел вверх, чтобы перевалить обратно на восточный берег. За перевалом маленький ручей, весь в водопадах, спускался в глубокий овраг, постепенно превращаясь в небольшую речку. Пройти верхом мешали заросли стланика, и пришлось идти по склону оврага. Но овраг становился все глубже, а склон все круче. Тут из-под ног вылетела пара камней, я шлепнулся на осыпь и поехал вниз. В пяти метрах подо мной склоны почти сходились и ниже были уже вертикальными. Далеко внизу шумела река. Я прижался к склону и стал сползать медленнее, но совсем остановиться не удавалось. Четыре метра… три… Интересно, куда унесет мой труп река, прежде чем его найдут медведи? Один метр… На той стороне осыпь была песчаной и, видимо, более устойчивой. Оттолкнувшись, я перепрыгнул щель и «присосался» к противоположному борту каньона. К вечеру я добрался до города и, вернув Сане противогаз и обгоревший ватник, направился в гостиницу. Сосед по номеру оказался музыкантом — он поставил у окна электроорган и целыми днями играл на нем, используя радиоприемник вместо динамика. Из окна открывался вид на Северо-Курильск, ласково прозванный «город-смертник». Основанный японцами в 1935 году, он в 66-м был полностью смыт цунами. «Служба цунами» вовремя передала предупреждение, и все люди ушли на сопки. Когда море снесло дома, многие спустились обратно, и тут пришла вторая волна, еще выше первой. Было очень много жертв. Теперь город отстроен дальше от берега, но его злоключения не кончились. Вокруг расположены четыре очень активных вулкана, так что пепел с неба сыплется почти постоянно. Землетрясения случаются чуть ли не каждый день. Вдоль улиц натянуты веревки, чтобы никто не заблудился зимой, когда неделями пурга. Основной вид транспорта — вездеход. Как-то на окраине города я встретил свадебную процессию на трех гусеничных вездеходах, украшенных лентами и воздушными шариками. Молодые сидели на броне, сзади их покрывал толстый слой грязи, летевшей с гусениц. Более интересную свадьбу мне довелось видеть только один раз — в Южной Туркмении, в поселке Кушка. Представьте себе теплую южную ночь, огромный дастархан под звездами, многочисленную толпу гостей — дикого вида пастухов, жирных баев из райкома, бородатых контрабандистов-афганцев. Все тянут старые разбойничьи песни, сверкая глазами и притоптывая в такт. Вдруг раздается стук копыт, и на взмыленных конях из темноты вылетают два могучих туркмена с огромными мешками. Один из них, бритый наголо, весь в шрамах, лица другого не видно между бараньей шапкой и бородой. В красных отблесках костра они соскакивают с коней и после короткого диалога с хозяином вытаскивают из мешков… нет, не головы врагов, а синтезатор, электрогитару и пару колонок. Кто-то приносит удлинитель, врубает светомузыку, и басмаческого вида гости под радостные крики собравшихся исполняют по-туркменски песни ансамбля «Modern Talking»… В соседнем номере северокурильской гостиницы жил офицер, два месяца ждавший попутного транспорта к месту службы — погранзаставе, единственному населенному пункту на большом острове Оннекотан. Однажды утром он зашел к нам и радостно сообщил, что ожидается вертолетный рейс. Я сбегал в гастроном за валютой и довольно быстро договорился с пилотами. Вертолет пронесся над острыми пиками Чикурачки и Фусса, над снеговыми полями Южного Парамушира, и завис над Оннекотаном. Он состоит из двух слившихся вулканов, Немо и Креницына. У последнего огромный кратер, заполненный озером. В центре зеленого кольца воды поднимается внутренний конус, а в его кратере — маленькое ярко-синее внутреннее озерцо. К сожалению, пришлось тем же рейсом вернуться в Севкур — не оставаться же на два месяца. Но я утешал себя тем, что за годы советской власти на этом чудесном острове вообще довелось побывать очень немногим — за исключением пограничников, люди сюда попадают раз в несколько лет. Из-за погранзоны, отсутствия информации и транспорта даже на Южных Курилах почти не бывает туристов, а на Средних и Северных — не бывает никогда. А ведь столь красивых и интересных мест в мире не так уж много! Впрочем, даже те, кому удается сюда попасть, проводят дни на «отливке» (приливо-отливной полосе), собирая выброшенный морем японский мусор, а ночи — за телевизорами, которые здесь принимают японскую порнуху. Как-то раз мы шли втроем по берегу острова Шикотан, немного южнее знаменитого мыса Край Света. Со мной была очаровательная девушка Лайма, специалист по лишайникам из Риги, и егерь местного заказника Серега. Выйдя из густого пихтово-тисового леса, мы оказались на океаническом лугу, полого спускавшемся к береговому обрыву. Фиолетовые ирисы, желтые лилии, красные и золотистые рододендроны, белые орхидеи торопились отцвести за короткое лето. Мы подползли к краю обрыва и посмотрели вниз. В ста метрах под нами волны разбивались о черную скальную террасу, всю в пене и ярких пятнах водорослей. На краю террасы возвышалась серебристо-серая гранитная арка, а под ней лежало несколько десятков антуров, самых красивых в мире тюленей — черных в крупных белых кольцах. На юг уходила цепочка Малых Курил, а на востоке понемногу загорались вечерние огни Хоккайдо. Мы долго сидели на краюшке обрыва, а потом я спросил Серегу:
