Якита медленно подошла к Маноэлю.
— Выслушайте меня, мой друг,— проговорила она.— Я должна сказать вам то, что велит мне моя совесть.
— Я слушаю вас,— ответил тот.
Якита посмотрела ему прямо в глаза.
— Вчера, после разговора с моим мужем, Жоамом Дакостой, вы подошли ко мне и назвали меня «матушкой»; вы взяли за руку Минью и назвали ее своей женой. Прошлое Жоама Дакосты уже не было для вас тайной, вы знали о нем?
— Знал,— ответил Маноэль,— и да накажет меня Бог, если я колебался хоть одну секунду!
— Пусть так, Маноэль, но тогда Жоам Дакоста еще не был арестован. Теперь положение изменилось. Пусть муж мой ни в чем не повинен, но он в руках полиции, тайна его разглашена. Минья — дочь человека, приговоренного к смерти…
— Минья Дакоста или Минья Гарраль — не все ли мне равно! — пылко воскликнул Маноэль.
— Маноэль!…— прошептала девушка.
— Матушка, если вы не хотите ее убить, назовите меня сыном! — сказал Маноэль.
— Мой сын! Дитя мое! — только и могла проговорить Якита, и слезы, которые она сдерживала с таким трудом, градом покатились по ее щекам.
В эту страшную ночь никто из них не сомкнул глаз.
Глава III
ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ
Смерть судьи Рибейро, в чьей поддержке Жоам Дакоста не сомневался, была для него роковым ударом.
Рибейро знал Жоама Дакосту еще в ту пору, когда молодого служащего алмазных копей судили за похищение алмазов, а сам Рибейро еще не стал главным судьей в Манаусе. Будучи всего лишь адвокатом в Вилла-Рике, он взял на себя защиту обвиняемого перед судом присяжных и, изучив дело, принял его близко к сердцу. Подробно ознакомившись с протоколами допросов и показаниями свидетелей, Рибейро пришел к глубокому убеждению, что подзащитный обвинен несправедливо, следствие шло по неверному пути.
Тем не менее, несмотря на все его способности, на все приложенные усилия, адвокату Рибейро не удалось убедить присяжных. На кого мог он направить их подозрения? Если допустить, что Жоам Дакоста, имея возможность известить грабителей о времени отправки груза, не сделал этого, тогда кто же? Служащий, сопровождавший конвой, погиб вместе с солдатами и потому был вне подозрений. Все обстоятельства дела говорили не в пользу Жоама Дакосты.
Рибейро защищал его горячо и искренне, но ему так и не удалось спасти своего подзащитного. Присяжные заседатели поддержали все пункты обвинительного заключения. Жоама Дакосту осудили за преднамеренное убийство, без каких-либо смягчающих вину обстоятельств, и приговорили к смерти.
Осужденному не оставалось никакой надежды на спасение. Но в ночь перед казнью, когда виселица уже стояла на площади, Жоаму Дакосте удалось бежать из тюрьмы… Остальное читателю известно.
Двадцать лет спустя адвокат Рибейро был назначен главным судьей в Манаусе. Узнав об этом, скрывавшийся в Икитосе беглец решил начать хлопоты о пересмотре своего дела. Уверенный, что позиция адвоката не изменилась, после того как он стал судьей, Жоам решил добиться оправдания. Еще одно обстоятельство побуждало его действовать не откладывая.
Задолго до разговора с Якитой он понял, что Маноэль любит его дочь. И не сомневался, что не сегодня-завтра молодой врач сделает предложение. Мысль о том, что дочь его выйдет замуж под чужим именем, что Маноэль Вальдес, думая породниться с семьей Гарралей, породнится с семьей Дакосты, осужденного на смерть беглеца,— эта мысль была ему нестерпима. Нет! Будь что будет, но брак дочери не должен совершиться при тех же условиях, что и его собственный!
Но ведь обстоятельства не позволяли ждать: старый фермер умирал, он протягивал умоляющие руки к нему и к дочери… Жоам Дакоста промолчал, брак совершился, и молодой муж посвятил свою жизнь счастью той, что стала ему подругой.
«В тот день, когда я сознаюсь Яките во всем, она простит меня! — твердил себе Жоам.— Она ни на минуту не усомнится во мне. Но если я по необходимости обманул ее, я не обману честного человека, который хочет войти в нашу семью, женившись на моей дочери. Уж лучше я выдам себя властям и покончу с этой двойной жизнью!»
Много раз собирался Жоам Дакоста рассказать жене о своем прошлом. Признание готово было сорваться с его губ, когда она просила показать ей Бразилию, спуститься с ней и с дочерью по течению Амазонки. Но у него не хватало мужества.
Но в тот день, когда уже не осталось сомнений во взаимной любви Маноэля и Миньи, он отбросил все колебания и начал действовать.
В письме судье Рибейро он открыл имя, под которым скрывался, место, где он живет с семьей, и заявил о твердом намерении отдать себя в руки правосудия: пусть его оправдают или приведут в исполнение несправедливый приговор суда, вынесенный в Вилла-Рике.
Судья Рибейро, получив неожиданное письмо, погрузился в раздумья. На него возложена обязанность наказывать преступников, а тут преступник сам отдается в его руки. Этого подсудимого он когда-то защищал и не сомневался, что тот осужден несправедливо. В ту пору, если бы у него была возможность, он бы сам помог Жоаму бежать!… Но то, что сделал бы тогда адвокат, вправе ли позволить себе судья?
«Бесспорно, да! — сказал себе Рибейро.— Совесть велит мне не оставлять этого честного человека. Теперешний поступок Дакосты — лишнее доказательство его невиновности, доказательство моральное, ибо он не может представить иных, но, быть может, самое убедительное из всех!»
С того дня между судьей и Жоамом Дакостой завязалась тайная переписка. Прежде всего Рибейро посоветовал своему подопечному соблюдать осторожность, чтобы не повредить себе каким-нибудь необдуманным шагом. Судья должен отыскать старое дело, перечитать его, просмотреть заново все документы. Необходимо узнать, не обнаружены ли в Алмазном округе какие-то новые данные, имеющие отношение к тому преступлению, не арестован ли за прошедшие двадцать три года кто-нибудь из соучастников. Не получено ли новых признаний или полупризнаний?
Среди тяжелых испытаний для Жоама Дакосты было большим утешением убедиться, что его адвокат, ставший теперь главным судьей, по-прежнему уверен в его невиновности.
Когда жангада была готова к отплытию, он написал судье следующее:
«Через два месяца буду у вас и отдам себя в руки главного судьи провинции».
«Приезжайте!» — коротко ответил Рибейро.
В пути он почти все время сидел запершись в своей комнате и писал, но не торговые счета, а воспоминания, названные им «История моей жизни», собираясь вручить их судье как материал для пересмотра дела.
За неделю до своего ареста, который мог ускорить, а мог и разрушить его планы, Жоам Дакоста послал со встреченным на Амазонке индейцем письмо судье Рибейро, уведомляя его о своем скором приезде.
