Вспарывая гребью пока еще спокойное тело реки он направляет плот к берегу. Низкое вечернее солнце бросает на водную гладь лавину косого света, которая вдребезги разбивается о россыпь мелких волн на перекате. Сотни, тысячи, миллионы солнечных брызг летят навстречу, слепят усталые глаза. А впереди беснуется, заливаясь пеной бешенства, Огневка. Нет, на сегодня хватит!
Остывшее за долгий летний день солнце заткало светящейся паутиной весь тоннель, прорезанный рекой в черной массе тайги. Охлажденный надвигающейся ночью воздух целиком сделан из света. Но стоит немного отойти от берега, пробраться сквозь назойливую поросль кустов в лесное нутро, и станет ясно, что день уже догорел. Сумерки подкрадутся сзади и закроют пришельцу глаза своими влажными, надушенными аптечной сыростью мха, ладонями. Трепетная струйка холода пробежит по теплой, нагретой за день спине. Пора готовить ночлег.
Стук топора испуганной птицей мечется между скал противоположного берега и улетает в лазоревую вечернюю высь, которая светится между кронами прибрежной тайги. Все затихло вокруг, вслушиваясь в незнакомые звуки, издаваемые железом, крушащим податливую твердь дерева.
Он садится у костра, расслабляет узлы мускулов, скрученные дневным напряжением, закрывает усталые глаза. Хорошо сознавать, что, сделав это, не рискуешь посадить плот на камень или упустить его в притягивающий зев завала. Чуткое ухо ловит привычные звуки готовящейся к ночи тайги.
Бархатная чернота ночи подкралась незаметно. Давно уже спят престарелые кедры. Кусты в сонном забытье полощут свои ветви в прохладе прибрежных струй. Затихло березовое перешептывание ветвей. И только река не поддается ласковому убаюкиванию берегов. Она мятет, она пытается пробить хотя бы небольшую брешь в подзвездной тишине.
Шипящее пламя костра отрывает куски действительности от покрывала ночи, рисует черным углем на светлом фоне застывшую фигуру человека. Руки его устало брошены на колени…
И вдруг! Словно тяжелой жгучей плетью стеганули человека по сгорбленной спине. Он уже на ногах. Тело напряглось в ожидании чего-то неизвестного. Клацает затвор карабина, досылая патрон в патронник. Вокруг тишина, тишина, тишина… И снова хрустнула ветка под чьей-то ногой.
Темная фигура на светлом фоне – слишком хорошая мишень. Прижавшись к шершавому стволу дерева, человек ждет и слушает темноту. Так может ходить только одно существо. Так ходит только человек. Кто он? Откуда? Зачем? Разные люди бродят в зеленом море тайги. Разные судьбы приводят их в эту таежную пустыню.
Окружающая жемчужину костра темнота густеет в одном месте, сбивается в еще более черный комок, медленно формируется в неясную фигуру человека. А мрак тянется за ней липкими, упругими нитями, с трудом рвущимися по мере того, как некто подходит к середине огненного круга.
Сталь двух схлестнувшихся взглядов долго еще звенит в напряженной тишине. Стволы карабинов все еще направлены в живые цели, но начинают медленно клониться к земле. Двое медленно сходятся. Скоро их разделяют только налитые трепещущим светом, полные доброжелательного огня, угли костра.
Ночь плывет над тайгой, над всем ее безбрежным пространством. Наверное, природа собрала всю имеющуюся в наличие черную краску и выплеснула на землю. Со скалистых горных гребней эта краска успела стечь – они посветлее. Зато вся чернь собралась в долине и застыла плотной непроглядной массой.
Можно подняться и лететь над тайгой сто, двести, триста километров. Можно лететь направо, налево, на восток и на север. И только в одном месте, на берегу реки, дрожит и пульсирует красный огонек. То совсем затухнет, то снова нальется алой краской – еще немного и огонек прожжет землю, исчезнет в ее темном и сыром нутре.
Кроме него окрест ни одного живого огонька. Только тускло блестят зеркала озер, да серебристая змея реки замерла на мгновение прихотливыми меандрами. Чтобы распрямиться в следующее мгновение и продвинуться еще на один бросок прочь, подальше от этого хаоса хребтов.
Ночь плывет над горами. Вдруг посветлело небо над истоками реки, налилось оранжевым заревом. Огромная желтая луна выползла из-за неровной пилы леса, раскалилась добела и, уменьшившись в размерах, залила потоками холодного огня низкий галечный берег.
Плюхает по воде плот, тщательно привязанный к стволу упавшего дерева. Под выскорью этого дерева горит костер. Две человеческих тени на светлом фоне. Нож тускло блеснул в свете луны. Сталь лезвия кромсает жесть консервной банки, вспарывает ее пряное, пахучее нутро. Щемящая сладость близкого ужина волнует…
Смолкли на мгновение двое. Прислушались. До речного порога еще далеко, километра два. Но его глухой рокот кажется гораздо ближе, вон за тем поворотом реки. Мощный зловещий гул. Словно кто-то большой катает огромные биллиардные шары и они, сталкиваясь, стучат, стучат…
Котелок пуст, кончается последняя кружка чая. Но неторопливая, крепкая вязь разговора не прекращается ни на минуту. Разве не найдешь темы для разговора, когда в течение месяца слышишь лишь собственный голос. И то только тогда, когда он кроет во всю и вся гнилую погоду, непролазный чертолом, дурную реку.
Да, оказывается, оба были на Агуле, правда в разные годы. «Что ты, да те пороги просто игрушки перед этой силищей. Так и прет, откуда только что берется. А что тут весной делается – подумать страшно. Ой-ёй-ёй. Но горы тут куда как богаче. Да и зверя много».
А потом на месте тайги появляется сначала один город, затем другой. Долго бродят сидящие у костра люди по улицам, то шумным и брызжущим весельем, то ночным и задумчивым. Надвигается предутренний туман и скрывает все вокруг. Только вон там, в нескольких шагах впереди, что-то еще виднеется. То ли ствол пихты, то ли фонарный столб – один черт разберет.
Свет нового дня прорвался сквозь белые хлопья тумана. Двое спят у подернутого пеплом костра. Можно подумать, что он погас совсем, и больше никто не добьется от него ни света, ни тепла.
Но вот один из спящих зашевелился и сел, удивленно протирая глаза. Совсем рядом, завернувшись в брезент, спал человек. «Что за чертовщина? Откуда? Ах, да, вчера…» Вспыхнули улыбкой глаза, человек наклонился и начал раздувать костер. Оказывается, холод пепла был только снаружи. Все ярче и ярче светятся угли в струе воздуха. И вот уже огонек побежал по смолистым сучьям. И снова день, и снова в путь.
Уже совсем светло, но туман окончательно не рассеивается. Все готово, можно двигаться в путь. Но как трудно расстаться. Лучше еще раз переложить рюкзак. Чтобы банки не давили в спину. И костер надо тщательнее залить. Ну что, последнюю самокрутку на прощанье…
