Гленарван схватил мальчика и прижал к себе, решив защищать его до последней возможности. Быть может, у него мелькнула безумная мысль попытаться спастись с Робертом бегством, но в этот миг взгляд его упал на индейца. Талькав, только что быстро ходивший по загону, как дикий зверь в клетке, вдруг подошел к своей дрожавшей от нетерпения лошади и принялся тщательно седлать ее, не забывая ни одного ремешка, ни одной пряжки. Казалось, возобновившийся с удвоенной силой вой хищников совершенно перестал его беспокоить. Гленарван смотрел на патагонца с ужасом.
– Он бросает нас на произвол судьбы! – воскликнул он, видя, что Талькав готов прыгнуть в седло.
– Талькав? Никогда! – сказал Роберт.
И действительно, индеец собирался не бросить друзей, а спасти их.
– Говорю тебе, что я поеду! – крикнул Гленарван, вырывая из рук Талькава повод. – А ты спасай мальчика! Доверяю тебе его, Талькав!
Гленарван в возбуждении перемешивал испанские слова с английскими. Но что значит язык! В такие грозные мгновения все выражают жесты и люди сразу понимают друг друга.
Но Талькав настаивал на своем, спор затягивался, а опасность с секунды на секунду все возрастала. Изгрызенные колья уже начинали поддаваться натиску волков.
Ни Гленарван, ни Талькав не хотели уступать друг другу. Индеец увлек Гленарвана к входу в загон; он показывал ему на освобожденную от волков равнину. Своей страстной речью он стремился заставить понять Гленарвана, что нельзя терять ни секунды, что в случае неудачи в наибольшей опасности окажутся оставшиеся; наконец, что он один достаточно знает Тауку, чтобы использовать для общего спасения изумительное проворство и быстроту ее бега. Но Гленарван в ослеплении упорствовал: он во что бы то ни стало хотел пожертвовать собой.
Вдруг его отбросил в сторону сильный толчок. Таука поднялась на дыбы и, рванувшись вперед, перелетела через огненную преграду и лежавшие за ней трупы волков.
В ту же минуту донесся детский голос:
– Да спасет вас бог, милорд!
И перед глазами Гленарвана и Талькава промелькнула фигурка Роберта, вцепившегося в гриву Тауки, – промелькнула и исчезла во мраке.
– Роберт! Несчастный! – крикнул Гленарван.
Но этого крика не расслышал даже индеец: раздался ужасающий вой. Волки, бросившись за лошадью, с невероятной быстротой помчались на запад.
Талькав и Гленарван выбежали из рамады. На равнине уже снова водворилась тишина; лишь вдали среди ночного мрака ускользала смутная волнообразная линия.
Подавленный, ломая в отчаянии руки, Гленарван упал на землю. Он поднял глаза на Талькава. Тот улыбался со свойственным ему спокойствием.
– Таука – хорошая лошадь! Храбрый мальчик! Спасется… – повторял патагонец, подкрепляя слова кивками головы.
– А если он упадет? – сказал Гленарван.
– Не упадет!
Несмотря на эту уверенность Талькава, несчастный Гленарван провел ночь в страшной тревоге. Он даже не думал о том, что с исчезновением стаи волков для него исчезла и опасность. Он хотел скакать на поиски Роберта. Индеец не пустил его и дал ему понять, что с их лошадьми догнать Роберта немыслимо, что Таука, конечно, опередила своих врагов и найти ее в темноте невозможно. Словом, по его убеждению, надо было ждать рассвета и только тогда начинать поиски Роберта.
В четыре часа утра стала заниматься заря. Сгустившийся у горизонта туман вскоре окрасился бледным золотом.
Прозрачная роса пала на равнину, и утренний ветерок закачал высокие травы. Пришло время отправляться.
– Поедем! – сказал индеец.
Гленарван молча вскочил на лошадь Роберта. Вскоре оба всадника неслись галопом прямо на запад, навстречу второму отряду.
Целый час они бешено мчались, ища глазами Роберта и все боясь увидеть его окровавленный труп. Гленарван немилосердно всаживал шпоры в бока своей лошади. Вдруг послышались ружейные выстрелы, раздававшиеся через определенные промежутки времени, как будто кто-то подавал сигналы.
– Это они! – воскликнул Гленарван.
Оба всадника еще быстрее погнали своих лошадей. Несколько минут спустя они соединились с отрядом Паганеля. У Гленарвана вырвался крик: Роберт был здесь, живой и невредимый, верхом на великолепной Тауке! Лошадь радостно заржала, завидев своего хозяина.
– Ах, мальчик мой, мальчик! – с невыразимой нежностью воскликнул Гленарван.
И они с Робертом, соскочив с лошадей, бросились на шею друг другу.
Затем наступила очередь индейца прижать к груди мужественного сына капитана Гранта.
– Он жив! Он жив! – восклицал Гленарван.
– Да, – ответил Роберт, – благодаря Тауке!
Но еще до того, как индеец услышал эти полные признательности слова, он стал благодарить своего коня: говорил с ним, целовал его, словно в жилах этого благородного животного текла человеческая кровь.
Затем Талькав повернулся к Паганелю.
– Храбрец! – сказал он, указывая на Роберта. И, пользуясь индейской метафорой для выражения отваги, добавил: – Шпоры его не дрогнули.
– Скажи, дитя мое, почему ты не дал ни мне, ни Талькаву сделать эту последнюю попытку спасти тебя? – спросил Гленарван, обнимая Роберта.
– Милорд, – ответил мальчик, и в голосе его звучала горячая благодарность, – разве я не должен был пожертвовать собой? Талькав уже спас мне жизнь, а вы спасете жизнь моего отца!
Глава XX
АРГЕНТИНСКИЕ РАВНИНЫ
Как ни радостна была встреча, но после первых же излияний Паганель, Остин, Вильсон, Мюльреди – все, кто оставались позади, за исключением, быть может, одного майора Мак-Наббса, почувствовали, что умирают от жажды. К счастью, Гуамини протекала невдалеке, и путешественники немедленно двинулись дальше. В семь часов утра маленький отряд достиг загона. Нагроможденные у входа волчьи трупы красноречиво говорили о том, как яростно нападал враг и с какой энергией оборонялись осажденные.
Путешественники с лихвой утолили жажду, а потом им предложили в ограде загона роскошный завтрак. Филе нанду было признано великолепным, а броненосец, зажаренный в собственном панцире, – восхитительным блюдом.
– Есть такие вкусные вещи в умеренном количестве было бы неблагодарностью по отношению к провидению, – заявил Паганель. – Долой умеренность!
И географ действительно объелся, отбросив всякую умеренность, но его здоровье не потерпело от этого никакого ущерба благодаря воде Гуамини: по мнению ученого, она способствовала пищеварению.
В десять часов утра Гленарван, не желая повторять ошибку Ганнибала, чрезмерно задержавшегося в Капуе[63], подал сигнал к отправлению. Бурдюки были наполнены водой, и отряд пустился в путь. Освеженные и сытые лошади охотно мчались вперед легким галопом. Земля становилась более влажной, а потому и более плодородной, но оставалась такой же пустынной.
