Я взял веревку, привязал ее концом к нашему дереву и завязал на ней петлю, которую накинул на длинный хлыст. Из куска бамбуковой трости я приготовил род клещей. Фриц напрасно силился разгадать мой план. Сгорая нетерпением поймать дикого осла, он хотел употребить свое лассо; но я удержал его, заверяя, что мой способ должен оказаться лучше патагонского.
Оба животные приблизились к дереву, и онагр заметил нас. Впервые, конечно, увидя человека, он испуганно отступил. Но в это время Фриц протянул к нашему ослу горсть овса. Осел не чванился и кинулся к овсу с такой жадностью, что онагр, судя о найденной пище по поспешности своего товарища, доверчиво последовал его примеру. Воспользовавшись этой минутой, я накинул ему на шею петлю, висевшую на конце хлыста.
Онагр тотчас же быстро скакнул назад, чтобы убежать, но петля стянула ему шею так сильно, что бедное животное упало, задыхаясь.
Я поспешил снять давившую его петлю, и заменить ее недоузком нашего осла; потом, прежде нежели онагр очнулся, я сдавил ему ноздри бамбуковыми клещами, которые связал на другом конце бечевкой, употребив таким образом для усмирения животного способ, к которому прибегают кузнецы, подковывая пугливую или злую лошадь.
Потом я привязал недоуздок двумя длинными веревками к корням дерева и стал ожидать, когда онагр очнется, чтобы, смотря по обстоятельствам, употребить то или другое средство для совершенного подчинения его своей воле.
Между тем вся семья спустилась с дерева. Стоя вокруг животного, мы не могли налюбоваться его красотой, которая почти приравнивается этот вид осла к лошади.
По прошествии нескольких минут онагр вскочил и снова стал рваться на свободу; но боль, причиняемая ему бамбуковыми клещами, заметно укрощала его; он даже дозволил довести себя до места, которое предназначалось ему стойлом. Но нужно было предупредить новый побег и нашего осла, так как наша надежда на его верность была поколеблена. И потому, связав ему передние ноги, я привязал его подле онагра, чтобы общество подобного себе животного приучило пришельца к его новому образу жизни.
Не малого труда стоило нам подчинить онагра. Я прибегал и к голоду, и даже к побоям, но добился успеха лишь применяя иногда средство, весьма употребительное в Америке и состоящее в том, чтобы кусать упрямому животному конец уха.
По прошествии нескольких недель Легконогий — так прозвали мы онагра приручился до такой степени, что мы без опасения ездили на нем верхом. Для управления им я придумал особую узду без мундштука, род капцуна, состоявшую из недоузка, к которому с обоих боков было прикреплено по палочке, ударявших по воле всадника то левое, то правое ухо, животного, весьма чувствительные.
В этот промежуток времени три выводка наших кур дали нам около сорока цыплят, которые живо бегали по птичнику и около нашего жилища, ища корм.
Это умножение нашей живности, а равно приобретение онагра, напомнили мне мое прежнее намерение построить на время дождей, которое не могло не наступить, крытые конюшню и птичник.
К стоявшим сводами корням нашего дерева мы прикрепили стены из бамбуковых тростей, заделывая щели более тонкими тростями; этот остов мы покрыли мхом и глиной, а затем слоем смолы; всю постройку мы окружили перилами, так что она походила на беседку.
Внутри мы перегородили ее на несколько отделений, которые должны были служить: одни стойлами или овином, другие молочной или амбаром, для зернового хлеба и других запасов, которые мы хотели собрать ко времени дождей, так как это время, соответствующее в тропических странах нашей зиме, должно было лишить нас возможности выходить.
Прошло несколько дней без всякого увеличения наших запасов.
Однажды, вечером, когда мы возвращались со сбора картофеля, мне пришла мысль отпустить жену и двух младших сыновей одних в Соколиное Гнездо, а самому с Фрицом и Эрнестом отправиться в дубовый лес, чтобы добавить к дневной добыче запас желудей. Мы так и сделали. Фриц гордо ехал верхом на онагре, а Эрнест нес на плече обезьянку.
У нас были пустые мешки, которые мы предполагали наполнив свезти домой на онагре, чтобы постепенно приучить его к услугам подобного рода, так как до сих пор он не давался в упряжь.
Пробравшись в чащу леса, я привязал Легконогого к дереву, и мы ревностно принялись наполнять мешки, что сделали очень скоро, благодаря обилию и легкости сбора. Когда мы занимались этим, наша обезьяна внезапно бросилась в ближние кусты, перед которыми она несколько минут перед тем уселась настороже. В кустах мы услышали птичьи крики и хлопанье крыльями, что заставило нас подозревать борьбу между Кнопсом и какой-либо птицей.
Эрнест, стоявший ближе других к кустам, осторожно подкрался и закричал: «Фриц, иди сюды; здесь гнездо, полное яиц. Возьми его, а я подержу Кнопса, который хочет угоститься ими. Да и птица убежит».
Фриц поспешил в кусты, и несколько минут спустя вынес канадскую курочку, по которой он, несколько дней перед тем, дал промах. Я помог ему связать птице лапы и крылья и радовался ценному приобретению для нашего птичника. Эрнест, устранив Кнопса, вышел со шляпой, полной яиц и прикрытой листьями, похожими на листья косатиков. Показывая свою находку, он сказал:
— Я захватил и несколько листьев, из которых было сделано гнездо; они походят на копья, и Франсуа может играть ими.
Мы взвалили полные мешки на спину онагра, оставив, впрочем, место для Фрица, обыкновенного седока онагра. Эрнест нес яйца, я курицу, и мы направились к Соколиному Гнезду.
Жена очень обрадовалась нашей добыче. Она так заботливо ходила за канадской курочкой, что последняя снесла несколько яиц и, когда они были оставлены ей, вывела нам дней через двадцать такое же число цыплят.
Спустя некоторое время, когда мечевидные листья, которыми играл Франсуа, засохли и валялись около нашего дерева, Фриц, желая, вероятно, позабавить своего младшего брата, сказал ему:
— Вот, из твоей прежней игрушки мы сделаем плетки, чтобы подгонять скот. — И, разорвав один из листьев вдоль на три или четыре полоски, он стал сплетать их в длинный кнут. Случайно я смотрел на эту работу. Заметив гибкость и крепость полосок, я внимательнее рассмотрел растение и с радостью признал в нем формий, или так называемый новозеландский лен (Phormium tenax), растение, которое индейцам хорошо заменяет наш европейский лен.
Радость мою, конечно, вполне разделила и хозяйка, которая воскликнула: — Это лучшее из открытий, какие мы сделали до сих пор. Наберите мне побольше этих листьев, и я изготовлю вам рубашки и другую одежду. — Она, добрая, забывала, какой долгий труд обращает волокнистые растения в ткани.
