Господин полагает, что этой обильной стране суждено сделаться житницей Кастилии, а населяющим ее дикарям — отличными слугами, созданными для подчинения и для труда, земледельческого и всякого, какой только потребуется. В таких именно выражениях он и составил донесение государям.
Молодой касик Гуаканагари в благодарность за наши подношения сделал господину ценный подарок — золотую пластинку длиной, шириной и толщиной в человеческую ладонь. Он разрезал ее на куски и разделил между спутниками адмирала, но после его ухода золото было отобрано и сложено в шкатулку, где хранились ценности, предназначенные для монархов.
Нашей задачей было разыскать страну Банеке, и индейцы нам сообщили, что такая страна действительно существует и находится в двух днях пути от Тортуги. Гуаканагари называет эту золотоносную страну «Сибао». Господин полагает, что это и есть Сипанго. Возможно, что индейцы, исковеркав это слово, называют ее «Сибао».
Войдя в доверие к индейцам, мы осматривали их дома и утварь. Ирландец Ларкинс находит, что утварь эта мало чем отличается от пожитков бедных крестьян его нищей страны.
Здесь мы обратили внимание на любопытную игрушку детей островитян. Это были шарики из темной массы, которые, если их с силой ударить о землю, подскакивали сами до двенадцати — восемнадцати раз. Это до того было странно, что вначале мы приняли их за живые существа. Смола, из которой делают эти шары, или «мячи», добывается из особого сорта дерева.
Но мы увидели также еще кое-что, что несомненно наполнило бы душу адмирала ужасом, если бы господин наш не обладал свойством не замечать того, что ему не нравится.
Двое из островитян показали нам стрелы, которыми они были ранены в битве с каннибалами,[66] а также страшные раны, нанесенные этими людьми.
Между тем господин наш решил устроить торжественный прием касику, имея целью поразить дикаря и внушить ему уважение к могуществу испанских государей.
Для этого мы сделали кое-какие приготовления. Я должен был надеть свое лучшее платье и подавать блюда к столу. По всей каюте адмирала были разбросаны дорогие ткани. Господин надел ценное янтарное ожерелье и праздничную одежду.
Гуаканагари прибыл на носилках в сопровождении телохранителей и свиты. В каюту адмирала за ним последовало двое придворных, люди преклонного возраста. Они уселись у ног своего повелителя. Индеец ел и пил, и я должен признаться, что видел много европейцев, которые проявляют больше жадности и неряшливости за столом.
Сопровождавшие вождя люди подавали ему по его знаку воду или кусок материи, чтобы обтирать губы и руки. Когда он им разрешил, они тоже ели и пили все, что им было предложено.
Перед уходом касик одарил адмирала золотым поясом искусной чеканной работы и получил от него многочисленные ценные подарки.
На следующий день мы пустились в дальнейший путь и, вероятно, достигли бы страны Банеке, если бы нам не помешало ужасное происшествие.
В день святого рождества Христова, когда после молитвы все улеглись спать, синьор Марио был оставлен у румпеля дежурным по кораблю. Зная рассеянность секретаря, я предложил ему заменить его, хотя адмирал никогда не разрешил бы такой замены. Но ему неизвестно, что добрый синьор Марио к тому же еще плохо видит и часто бочку или бревно принимает в темноте за фигуру человека.
После долгих уговоров секретарь наконец оставил меня у румпеля, а сам отправился спать.
Я стоял и смотрел на чудесное южное небо и на блестящие незнакомые мне созвездия. Вода тихо журчала у бортов корабля, и сладкая тоска стеснила мне грудь.
— Орниччо, — повторял я сквозь слезы. — Орниччо, что с тобой, почему ты оставил меня своим доверием?
Я думаю, что, уснув, выпустил румпель из рук и, стоя, проспал несколько минут. Страшный треск вернул меня к действительности. Корабль, уносимый течением в сторону от своего курса, наскочил на мель. Адмирал, полуодетый, первый прибежал на мой крик.
Дрожа от страха, я сообщил ему о случившемся, и господин пришел в такую ярость, что, сорвав с себя портупею от меча, стал хлестать меня ею с такой силой, что скоро все мое платье стало мокрым от крови. Люди, выбежавшие за ним на палубу, стояли в ужасе, и это продолжалось несколько минут.
Я закрыл лицо руками и согнулся, принимая все удары на спину — самую крепкую часть нашего тела.
Вдруг я почувствовал, что адмирал оставил меня. Подняв голову, сквозь заливавшую мои глаза кровь я увидел, что господин шарахнулся в сторону от какой-то темной фигуры. Это был Орниччо.
— Не бойтесь меня, мессир, — сказал он тихо, — я не прикоснусь к вам. Но оставьте этого мальчика, команда ждет ваших распоряжений.
Хотя господин и был жесток по отношению ко мне, но я должен признаться, что в дальнейшем он держал себя, как подобает адмиралу.
У нас на корабле были такие испытанные моряки, как Пералонсо Ниньо, Таллерте Лайэс, ирландец Ларкинс и другие. Однако они все потеряли от страха соображение, и, когда господин ссадил их в лодки, чтобы они спустили якорь с кормы, они вместо этого в ужасе поплыли к «Нинье».
Команда «Ниньи» пристыдила их и вернула назад, но все-таки время было потеряно. С «Ниньи» также спустили все три лодки на помощь погибающему кораблю.
По приказанию господина была срублена мачта, но «Санта-Мария» уже до этого накренилась набок, обшивка дала трещину, и мало-помалу наше флагманское судно стало наполняться водой. Адмирал покинул «Санта-Марию» последним.
В течение нескольких часов обе команды работали не покладая рук, свозя с «Санта-Марии» на «Нинью» все ценное — продукты и оружие. Как только рассвело, мы неожиданно получили подмогу: пришло несколько пирог с гребцами-индейцами. Это касик Гуаканагари, узнав о происшедшем несчастье, прислал помощь своим новым друзьям.
Ночь прошла как страшный сон. Но самым страшным были для меня слова Орниччо, сказанные адмиралу. Я начал уже кое-что понимать, и это именно наполняло меня ужасом.
ГЛАВА XVIII,
призванная развеять гнетущее впечатление от двух предыдущих
Так печально встретили мы второй день праздника рождества Христова на чужом острове, в тысячах лиг от нашей родины.
Самое легкое наше судно бежало, вероломно отделившись от остальных, флагманское пригодно было только на слом, а маленькая «Нинья» не могла вместить обе команды и не поднимала и одной трети всего необходимого нам груза.
Это приводило в отчаяние всех, кроме адмирала: наш господин обладает сверхчеловеческой силой при достижении поставленной себе цели.
