Тахир Шах - В поисках копей царя Соломона

Адугна вел нас мимо изгороди из колючек, окружавшей дом его сына. Из тени под деревом на нас бросилась охотничья собака, но старик отогнал ее палкой. В темной, пропитанной запахом дыма однокомнатной хижине на нас удивленно уставился десяток глаз. Поначалу я не мог рассмотреть лиц — только глаза, моргавшие, как у сидящих на ветке дерева сов. Адугна взмахнул палкой, чтобы освободить для нас место, а затем хлопнул в ладоши и стал раздавать указания. Домочадцы поспешно ретировались и нашли себе убежище за домом.

— Вы останетесь у меня на месяц! — объявил Адугна. — Это ваш дом. Мы теперь братья.

— Но мы хотим поехать в Мекеле вместе с этим караваном, — возразил я.

Старик рассмеялся зловещим смехом.

— Они вас убьют и заберут ваши деньги, — ответил он. — Они плохие люди. Торговцы солью очень жадные. Не такие, как мы. У нас нет денег. Нам они не нужны. Деньги — это порождение дьявола.

Вернулся сын старика и, отвесив поклон, спросил, что мы хотели бы выпить. Не задумываясь, я ответил, что не отказался бы от чая. Он вновь поклонился, схватил меня за руку, поблагодарил и вышел.

Прошел час. Самсон расспрашивал Адугну о жизни в пустыне.

— Очень тяжело, очень жарко, очень пыльно, — сказал хозяин. — Я родился на озере Афрера в Афаре. Там еще жарче.

— Сколько вам лет?

Адугна поскреб лицо, а затем вытер его краем накидки.

— О, я, наверное, очень стар, — сказал он. — Теперь мне семьдесят или восемьдесят. Может, больше. Я помню времена, когда здесь были итальянцы. Тогда я был молодым. Здесь были и другие фаранжи. Они искали золото.

— Золото? Они нашли что-нибудь?

— Тут больше нет золота.

— А раньше, значит, было?

— Да, было. В Афаре было больше золота, чем в любом другом месте земли. Золота было столько, что наши люди были богаче царей. Золото — единственный металл, который у нас имелся.

— И когда это было? Когда тут было золото?

— Очень давно.

— Как давно? Сто лет назад или тысячу?

— Да, — сказал Адугна. — Давно.

— Значит, тысячу лет назад?

— Да, очень давно.

— А что случилось с золотом? Закончилось?

— Нет, не закончилось, — покачал головой хозяин. — Его было слишком много. Говорю вам, слишком много.

— Значит, оно по-прежнему здесь, в земле?

Адугна снова вытер лицо накидкой.

— Оно есть, но в то же время его нет, — сказал он.

— Как это может быть?

— Хорошо, я вам расскажу. Бог очень рассердился на наш народ. Он сказал, что люди жадные и думают только о себе. Поэтому бог наказал людей. Он расстелил свой плащ над пустыней и превратил все золото в соль. Но однажды, — продолжал Адугна, — когда наш народ избавится от жадности, он уберет плащ и откроет золото. Вот почему мы не уходим отсюда. Мы ждем.

Адугна позвал невестку и приказал ей принести чай, которого мы так и не дождались.

— Останьтесь со мной, — сказал он. — Будьте моими гостями и останьтесь здесь. Мы будем сидеть рядом и ждать, когда бог уберет свой плащ и откроет перед нами поля золота.

Когда чай, наконец, принесли, уже наступила ночь. Сын и невестка Адугны проскользнули в хижину, держа в руках две чашки, от которых поднимался пар. Одну чашку подали мне, другую Самсону. Мы понюхали пар и поблагодарили хозяев за угощение. Вся семья собралась вокруг нас и смотрела. Я сделал глоток горячей жидкости.

Напиток был слабым и имел землистый привкус.

— Сделайте еще глоток, — с беспокойством в голосе попросил сын Адугны.

Я исполнил его просьбу.

— Вкусно.

— Правда? — настаивал он. — Вы уверены, что это вкусно?

— Да, да, — в один голос сказали мы с Самсоном.

Беспокойство хозяев, казалось, усиливается.

— Можно, я вам кое-что расскажу? — спросил сын Адугны.

— Конечно.

Он прижал руку к сердцу.

— Понимаете, у нас нет чая. Но у нас есть обычай — исполнять все желания гостей. Вы попросили чай. Мы не знали, что делать. Ни у кого из наших соседей тоже не оказалось чая. Потом кто-то нашел старый мешок, в котором когда-то хранили чай. Мы вскипятили мешок и сделали из него чай.

Вытянувшись на полу хижины, ночью я размышлял о том, что рассказал нам старый Адугна.

На всей территории Эфиопии фольклор тесно связан с темой золота. Одна легенда вытекает из другой. Многие знают о том, как бог наказал данакилов за жадность — эту историю я слышал десятки раз в разных уголках страны. Представители других племен рассказывали ее со злорадством — данакилов боялись и не любили. Сами данакилы искренне верили легенде: придет день, когда бог вновь превратит соль в золото.

Адугна был стариком, но он вряд ли настолько стар, чтобы помнить экспедицию Несбитта.

Возможно, он слышал о других путешественниках, имевших те же намерения. До Второй мировой войны Эфиопия магнитом притягивала тех, кто искал славы и богатства. Сам Несбитт в 20-х годах двадцатого века описывал население Аддис-Абебы как толпу разочаровавшихся и опустившихся бродяг, авантюристов, шпионов и мошенников — словом, искателей приключений.

Все они выдавали себя за экспертов в какой-либо области, а некоторые даже имели научные звания, хотя скорее всего были самозванцами. Это были неудачники в потрепанной одежде не по размеру и с нестрижеными волосами.

Но Несбитт отличался от них. Это был образованный и педантичный человек, хорошо понимавший опасности путешествия по пустыне Данакил. В 80-х годах девятнадцатого века три итальянские экспедиции в Афар закончились гибелью всех участников. Цель жизни любого юноши из племени данакилов — убийство. Мужчина, который никого не убил, не сможет жениться, а сверстники называют его женщиной.

Страсть данакилов к убийству является наследием прошлого, когда убийство врагов приносило почет и уважение. Мои собственные предки из Гиндукуша жили в обществе, где убийство считалось благородным делом. Они заставляли женщин носить красные одежды, чтобы они случайно не попали под перекрестный огонь.

Той ночью Адугна вместе со всей семьей устроился спать на улице, предоставив хижину в наше распоряжение. Я представлял себе сцены ночного убийства, но Самсон сохранял спокойствие.

— Родители Адугны были дикими людьми, — сказал он. — Но в его глазах и в глазах других я вижу доброту.

Он оказался прав. Пока мы спали, невестка Адугны выстирала нашу одежду. Ее муж почистил мои ботинки, а дети осыпали нас ароматными лепестками каких-то цветов. Я был благодарен им за гостеприимство и одновременно испытывал печаль. Похоже, данакилы — как индейцы шуар и другие гордые племена — теряют свою самобытность.