— Кто как, а я спать.
Стась вытягивается на циновке, рядом пристраивается Валентин, Петр. А я выхожу из жилища. Мне хочется посмотреть, чем здесь занимаются люди. Выспаться я успею на судне. Потом. Ведь я в Африке, в деревушке рыбаков. Такое случается не часто, и не следует сокращать необыкновенные часы, минуты сном.
Деревушка опустела. Только около хижины напротив нашей толчет деревянной ступой в большой деревянной бадье кукурузу молодая женщина в короткой синей юбке. Одна рука ее уперлась в крутое бедро, другая мерно и методично поднимает и опускает ступу. Открытая ее грудь упруго вздрагивает. Здесь, в ганских деревушках, не принято прикрывать грудь. Это в городе — в Аккре, Теме, Такоради, — там местные власти требуют, чтобы женщины и девушки одевали платья. Там даже штрафуют… Заметив мой взгляд, женщина улыбается и еще круче изгибает свой стан.
Я сбегаю с крутого берега из-под пальм на пляж. Здесь, на берегу, вероятно, собралась вся деревушка: ребятишки плещутся в воде, ползают на животах по песку, строят что-то из песка и ракушек. Женщины развешивают на веревках, натянутых между деревянными стойками, мелких плоских рыбок. Я подхожу ближе, рассматриваю: рыба, а, да это же рыба вомер! Она очень плоская, просто диву даешься: а где же у нее помещаются внутренности? Рыба имеет чуть заметный голубоватый отлив, она блестит, словно серебряная монета. Вот почему многие рыбаки называют рыбок «долларами». Казалось, будто однодолларовые монеты подвешены к веревкам над горячим песком. Перед тем как повесить рыбу сушить, женщины окунают ее в раствор, насыщенный солью, и затем ловко подцепляют на деревянные крючочки.
А вот и рыболовы. В воде по пояс стоит парень в кепке. Берег здесь более открыт для океанских волн. Лишь кое-где из белой пены торчат бурые скалы, и поэтому волны докатываются до самого пляжа. Парень стоит на камне, вода вокруг него пенится и кипит миллионами белых пузырьков. В руках у рыбака длинная черная сетка. Если ее расстелить на песке, то она примет форму правильного круга, по краю которого пришиты свинцовые грузила и продернута веревка. Раскрутив сетку над головой, парень бросает ее, она раскрывается большим зонтиком и погружается в воду. Выждав немного, рыбак дергает за веревку и подтягивает снасть к себе. Я вижу, как в ее ячеях бьется несколько серебряных рыбок. Освободив их, парень кидает рыбок на песок подальше от воды, а сам уже опять раскручивает сеть над головой. Бросок, eщe бросок… Руки у парня длинные, мускулистые, жилистые. Кожа шоколадно-оливкового цвета блестит от пота и водяной пыли. Бросок, еще бросок. И так целый день. Целый день свистит над головой сырая сетка, целый день печет, жжет тело солнце, а вода кипит и плещется вокруг его крепких, жилистых ног. Вон там еще один рыболов, и дальше на камнях мелькают над курчавыми головами мокрые сетки и, ослепительно вспыхнув надраенным боком, падают в песок серебряные рыбки вомеры. Но что это? Один из рыбаков что-то крикнул, и парни с сетками соскочили с камней, бросились к берегу. Ребятишки, плескавшиеся в воде, с воплями выскочили на горячий песок. Что случилось? Я подхожу к воде. Парень в кепке закуривает сигарету, вытащив пачку и спички из кепки, подает сигарету мне и чуть вздрагивающим голосом поясняет:
— Барракуда… ам!
Ах, барракуда! Беспощадная морская щука. В Мексиканском заливе ее называют морским тигром. Эта рыба не боится грохочущих накатных волн. Стайками по нескольку штук щуки, словно волки, шныряют в пенной, ревущей воде и пожирают оглушенных накатом рыб. А если им попадается человек, они набрасываются и рвут белыми, загнутыми внутрь зубами кожу, мышцы. В Африке нам доводилось видеть людей с уродливыми шрамами на ногах: это барракуды. Это их зубы впивались и рвали человеческие икры. Выкурив сигарету, парень натягивает кепку на лоб и входит а воду.
Потом я увидел девушек. Войдя в воду по пояс, они танцевали на одном месте. Затем то одна, то другая опускали руки и что-то извлекали из-под ног. Я подошел ближе и увидел, что к поясам девушек привязаны небольшие корзиночки, наполненные чем-то. Чем же? Кого они там ловят в воде? Заметив мое любопытство, одна из девушек сунула руку в корзинку и вынула горсть моллюсков, втянувшихся в небольшие, спиральные раковинки, очень похожие на раковинки наших садовых улиток. Оказывается, девушки не пляшут: ногами они мнут песок. Волны вымывают его из-под ступней, и девушки нащупывают моллюсков. Это к ужину. Каждой из «танцовщиц» надо набрать по три корзинки таких моллюсков. Чтобы хватило на всех.
Вот и прошел день. Наверно, последний наш день на этом живописном "золотом берегу". Ведь так когда-то называлась эта земля. Когда-то отсюда колонизаторы-англичане вывозили несметные богатства. "Золотой берег" — красивое название, но республика отказалась от него: уж очень много крови было пролито на этих землях. Крови и пота. Чтобы озолотить бледнолицых людей, пришедших сюда с оружием.
Солнце село, а в деревушке на маленькой ее площади под пальмами вспыхнул большой, яркий костер.
— Будет праздник, — говорит мне Джейн. Она переменила свою юбку. Теперь на ней была другая, совершенно невылинявшая ярко-красная юбка. И красная лента на лбу. А шею украсили бусы из мелких серебряных монеток и разноцветных раковинок.
В своей хижине мы приводим себя в порядок. Расчесываем волосы, одеваем постиранные и высушенные днем на горячем песке рубашки, а Петр поэлегантнее завязывает на бедрах синий платок.
Волнующе и тревожно зарокотал небольшой барабан. Самый настоящий тамтам, кусок кожи, натянутый на пузатую трубу, выдолбленную из розового блестящего дерева. Парень в кепке, чуть присев, держит ее, сжав коленями, и колотит по коже ладонями.
Мы сидим около костра рядом со старостой, который вышел к костру в черном сюртуке с ярко сверкающими медными пуговицами и в мягкой велюровой шляпе.
Мы едим густую уху, жареные бананы, вареных моллюсков, сушеную, солоноватую рыбу и пьем что-то кисловато-сладкое, хмельное. Это «что-то» принесли женщины в больших высушенных тыквах. Тыквы с напитком были выкопаны из глубоких песчаных ям. Это делается для того, чтобы жидкость была холодной и более крепкой. После первого стакана в голове у меня все мешается.
После второго стакана становится совсем хорошо. Сухой плавник — доски и обломки ящиков, выброшенных на берег, — пылает жарким бездымным пламенем. Огненные языки лижут, кажется, само небо. Черные листья пальм шелестят над нашими головами и свешиваются сверху лохматыми прядями. За спинами гулко, с пушечным грохотом наскакивает на берег прибой, и порой прохладный ветерок орошает нас мельчайшими капельками брызг.
