От западного берега реки Роаха наш караван направился к югу, подошел к притоку Роаха — Туджи, или Теджу — и пошел по его левому берегу. Мы шли по запустелой, необитаемой местности. Прежние обитатели ее были убиты пулями нубийских завоевателей или же угнаны в рабство. Счастливцами можно было назвать тех, которые успели бежать и найти на чужбине новую родину. Повсюду в этих областях можно было видеть опустошительные последствия разбойничьего угона людей в рабство. После многочасового похода мы остановились на отдых и поставили наши травяные хижины у места, удобного для перехода. Мертва и безгласна, простиралась вокруг нас безлюдная пустыня, и в тишине наступающей ночи даже участники нашего каравана с их притупленной чувствительностью, казалось, ощущали тяжелую подавленность. Я сидел в хижине за работой при свете фонаря, как вдруг услышал столь знакомое мне басистое рыкание льва. Оно доносилось издали, но и другие услышали его. «Эль-асад!» — восклицали люди (Эль-асад — по-арабски «возбуждающий тревогу»). Я разбудил своих людей, настрого внушил им необходимость поддерживать огонь и лег спать. Прошло некоторое время, и я уже заснул, как меня разбудило раздавшееся уже вблизи нас рыкание нарушителя спокойствия, вполне заслуживающего свое арабское название. «Возбуждающий тревогу» — это лев, и люди и животные от его голоса приходят в возбуждение и волнение. Лагерь моментально оживился, костры разгорелись так, что пламя было далеко видно. С напряжением каждый прислушивался, приближается ли ночное чудовище, или же продолжает свой путь дальше. Однако нас больше не беспокоили. Король лесов проследовал стороной. В окружающей нас акабе царило молчание ночи, прерываемое лишь звучащим, как колокол, кваканьем жаб. Из предосторожности я положил у постели винтовку и проспал до позднего утра.
Реку Туджи мы перешли таким же образом, как и Роах. Но так как стволы деревьев импровизированного моста лежали на глубине нескольких футов под водой, я разделся, дойдя до середины моста, выкупался и вплавь достиг другого берега, затопленного еще на сто шагов, так что до твердой почвы пришлось идти через камыши и траву по воде в два фута глубиной.
Поход по правому берегу Туджи до зерибы Бойко был одним из самых тяжелых. Было пройдено не менее девяти рек и болот, вода в которых доходила по большей части до груди. Мешок с геодезическими инструментами я должен был нести на голове, то же проделывали мои слуги с ружьями, седлами и патронташами. Ослы переплывали через реки. Едва нам удавалось ступить на твердую почву, как опять перед нами была новая река или болото, и лишь немногие из них можно было обойти. Наконец, мы вышли на более высокую местность, прошли лес и после полудня подошли к обработанным полям, за которыми уже виднелись верхушки туку-лей зерибы. Зерибу Бойко, лежащую в нескольких сотнях метров восточнее реки Туджи, не следует смешивать с зерибой, которую посетил в 1869 г. Швейнфурт и которая лежит к западу от реки. Этого селения уже не существовало, как не существовало больше и селений Дуггу, Дагуддур, Сабби и др. В Бойко жил Бонгола, известный вождь бонго, жилища которых были разбросаны вокруг зерибы. Негры здесь очень бедны и с трудом поддерживают самое нищенское существование. Даже на складах станции не было запасов дурры. Гарнизон питался земляными орехами. Единственной мясной пищей, которую я мог получить, была пара кур. До сих пор я получал лепешки кисра в каждой зерибе от ее векиля, здесь же я не только должен был заботиться о лепешках сам, но пришлось помочь Абдуллахи корзиной дурры из моего бережливо хранимого запаса. Отъезд из этого негостеприимного места задержался на несколько дней из-за смены носильщиков; носильщики, пришедшие с нами из Джур-Гаттаса, были жителями Бойко и дальше не шли. Кроме того, из-за сильного дождя у нас не было возможности покинуть наши тукули. Вопрос с носильщиками был мною скоро урегулирован путем подношения подарков шейху Бонгола. Мы вышли из Бойко в полдень и пошли в юго-восточном направлении до зерибы Нгама. На ночлег мы опять остановились в пустыне, на том месте, где еще стояли травяные хижины прежнего лагеря Абдуллахи. Дальнейшие семь часов пути привели нас, наконец, 23 сентября, опять к человеческому жилью, и мы вошли в зерибу Нгама, расположенную в семи километрах на юго-восток от того места, где находилось старое селение того же названия. Последние селения негров бонго мы встретили в Бойко. У зерибы Нгама, на расстоянии двухдневного похода от Бойко, жили уже негры митту. Это племя занимает среди народностей в области Нила особое положение и значительно отличается диалектом, обычаями, нравами и внешностью от своих соседей — бонго, динка, мору и макарака.
Я уж однажды прошел их область во время моего путешествия от Гоза к зерибе Дефа’Аллы (Аяк). Южнее этой местности находится граница между поселениями негров митту и агар, также народности динка. В общем, племена митту населяют область между реками Роах и Роль-Джало. По ту сторону восточного берега Роля часть области занята племенами софи и бехли, по другую же сторону реки область обитания последних простирается до селений негров гохк. Митту делятся на несколько племен, мало отличающихся друг от друга. Это племена бехли, лори, лехзи, софи, гери и митту-мади. Хотя я прошел область Митту почти всю вдоль и поперек, но не могу прибавить ничего существенного к описанию и характеристике этой области, опубликованным д-ром Швейнфуртом. В первый раз я прошел ее с большой поспешностью с экспедицией Ба-гит-аги, во второй же раз — теперь, под водительством Абдул-лахи. Я также не имел возможности остановиться здесь подольше, так как должен был спешить, чтоб застать в Гоза князя бомбе из Кабаенди, Рингио, и с ним продолжить путь по Макарака. Однако короткого пребывания в зерибах Абдуллахи было для меня достаточно, чтобы заметить в них изменения, происшедшие со времени путешествия по ним д-ра Швейнфурта.
От прежнего благополучия зериб, их богатых зерновых запасов и обилия рогатого скота и коз ничего не осталось; я видел повсюду крайнюю нужду и должен был помочь управителю этого округа Абдуллахи частью своих скудных запасов зерна. Векили, солдаты и торговцы — обитатели зериб — бессовестно и безжалостно грабили бедных негров и довели страну до того, что целые деревни принуждены были оставлять насиженные места и бежать — одни под защиту укрепившего свое могущество султана азанде Мбио, другие — на юг, к племени лооба или к вождю племени абака, Анзеа. Страна Митту обезлюдела, земледелие пришло в упадок, и даже нубийцы не могли ничего больше выжать из несчастных, оставшихся еще на месте митту. Такой же упадок и обнищание испытывало и племя бабукур, или мабугуру. Их область раньше была житницей и складом запасов для торговых караванов. Теперь, обобранные и разоренные, бабукур также искали убежища у султана Мбио и переселялись в его страну. Позже, когда после длительного и мужественного сопротивления Мбио вынужден был покориться египтянам, бабукур бежали в область между горой Багинзе и селениями абака. Остававшихся на своих местах мабугуру люди Абдуллахи увели в рабство, и еще тогда опустошение и обезлюдение постигли эту страну с беспощадностью рока. Так повсюду в странах негров мы видим, как своры нубийцев и других магометан опустошают земли и уничтожают целые народности, идя все дальше своим страшным путем и вторгаясь в самое сердце страдающей под ярмом проклятого рабства Африки. Старые, вероятно, столетиями переходившие из поколения в поколение обычаи исчезли и частично вытеснены обычаями, возникшими под чужеземным влиянием; с другой стороны, все усиливающаяся нужда, все более жестокая борьба за существование делают невозможным сохранение церемоний и празднеств, которыми в прежнее время сопровождали рождение и смерть, брачные связи и т. п. Там, где негр посредством какого-либо производства, кузнечными и гончарными поделками, резьбой по дереву и слоновой кости, плетением и ткачеством хотя бы скромно украшает свою хижину, появляется «абу-турк» и грабит все, что радовало сердце негра и делало его жизнь удобной и приятной. С тех пор как хартумские торговцы увидели, что путешественники гонятся за предметами обихода негров и платят хорошие деньги за красивые, редкие вещи, каждый солдат из зерибы похищает у негра все, что он может у него найти, и продает это как «антик» возвращающимся в Хартум донколанцам. Негр, видя, как его лишают не только скота и зерна, но даже и больших и малых предметов его и без того скромного домашнего обихода, теперь теряет охоту что-либо делать, постепенно пропадает охота к работе, и многие отрасли домашнего производства пришли в упадок, заглохли. Этот процесс придает описаниям старых путешественников историческую ценность. Там, где еще Швейнфурт, Хейглин или Петерик наблюдали национальную жизнь бонго, джур, динка и других народов в полном расцвете, я нашел эти народы под угрозой потери не только независимости, но даже самого существования; прежние условия их жизни изменены насильственным вторжением, их культура и национальная самобытность находятся в процессе распада и перехода к новым формам.
