Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.

Этот-то Купер, в белой куртке, с заряженными пистолетами в карманах (без них он никогда не ездит), явился к нам на клипер, торопя идти, чтобы воспользоваться высокою водою на баре и попутным течением во время прилива. Наш компрадор (поставщик провизии) Атон привез своего брата Уош, который должен был идти с нами в Вампу и доставляет все, что нам нужно. Атон, при прощанье, сказал, что Вампу — «not good,» и пальцем провел поперек горла. Лоцманом был тоже китаец.

Августа 6-го, часу в третьем по полудни, пары были готовы, и мы снялись с якоря, He успели отойти нескольких сажен, смотрим, догоняет нас китаянка; это были наши прачки, не успевшие привезти нам нашего белья. Вместе с бельем очутилась и вертлявая прачка на клипере и объявила решительное намерение идти с нами. Таким образом, китайцев расположилось на палубе нашего клипера довольно. Каждый из них вез свои вещи и свою пищу. В узелке прачки, который мы развязали, был целый новый костюм, панталоны, блуза, пара маленьких башмаков на толстой подошве и довольно большая связка чохов (чохи или коши, медные деньги, единственная китайская ходячая монета), «Баба на судне не к добру», вероятно, подумал не один матрос.

«Ваше благородие, сказал мне таинственно М.: ведь у всех этих китайцев под рубашкой пистолеты.» — Ты почем знаешь? — «А я нечаянно увидал, вот у этого, что косу обмотал вокруг своей бритой башки; a у другого мы тихонько приподняли сзади рубашку, и тоже пистолет висит.» Что же это за воинственная сторона Вампу, думал я, если и китайцы вооружаются?

Мы шли проливами, между островами. Никогда еще машина наша так хорошо не действовала; она как будто интересничала с Купером, желая показаться во всей своей красоте. Китаец-лоцман рукой делал знаки рулевому, вахтенный офицер спешил переводить эту мимику на команду: «право, одерживай», и пр. Китаянка-прачка, в невинности сердечной, не подозревая всей важности шканец, уселась под баркас и принялась кушать свои патентованные пироги, и после этого скрылась за рубкой. Всегда строгого, военного вида, клипер как будто рассмеялся на этот раз. Справа и слева теснили пролив горы, голые, однообразные, холмовидные, то расходясь, то сближаясь. Изредка виднелось жилье, какая-нибудь лачужка с деревом, на воде качающаяся джонка с подобранными рогожными парусами и с красным флагом о нескольких концах. Наконец слева море расчистилось, с другой стороны холмистые громады образовали живописную перспективу, и заходящее солнце не замедлило разлить на все свое теплое, волшебное освещение. Вдали засинело; фиолетовые кряжи гор подергивались матовою пеленой, и отражавшийся в тихой глади вод свет солнца начал нестерпимо резать глаза. Еще мгновение — и все облилось ровным мягким светом; в воздухе сделалось свежее; отдаленные горы стали исчезать; на других неровности сглаживались в ровные массы; только небо долго еще переливалось бесконечными оттенками волшебных, не имеющих названия цветов. Целые ряды бамбуковых мачт китайских лодок, выехавших на рыбную ловлю, в стройном порядке виднелись справа и слева. Скоро вошли в Чу-Кианг. Луна ложно выказывала очертания берегов. Но вот у нас перед глазами выросла скала, по сторонам приблизились к ней возвысившиеся, крутые берега; по ним, как белою лентой, обвивались стены укреплений. Это знаменитая Тигровая Пасть (Восса tigris), страшное китайское укрепление, бойницы которого, впрочем, несколько раз были разрушены англичанами. Никакой флот не мог бы пройти здесь, если бы кто другой, a не китайцы, защищали этот проход. В 1847 году один бриг и три парохода, с 900 человек команды, разрушили все укрепления и заклепали на них 879 пушек! По близости должна быть бухта, в которой прежде останавливались суда, нагруженные опием, и где скрывалась эта китайская контрабанда. Я спрашиваю лоцмана, где эта бухта, и он пальцем указывает мне направо, где в темноте я, конечно, ничего не вижу.

За Тигровою Пастью берега реки опят раздвинулись и исчезли во мраке. Идем, смотрим, — впереди огонек. «Рыбак!» говорят все, «Рыбак», подтвердили Купер и лоцман. Идем ближе; оказывается идущая навстречу канонерская лодка… «Право на борт!» но уже поздно. «Все люди прочь с правого борта!» и вслед за этим треск столкновения. канонерка не имела фонаря на марсе, чем и ввела нас в заблуждение. С канонерки послышались выразительные годдем; дали задний ход и разошлись благополучно. «Не даром баба на судне!» почли долгом заметить некоторые.

Часу в первом пополуночи бросили наконец якорь близ Вампу. Вскоре на клипере все успокоилось; затушили машину; провели свою известную песню выкачивающие из трюма воду паровые донки; подвахтенные захрапели на кубрике, и тишина, изредка прерываемая боем склянок, да короткими замечаниями вахтенного офицера, распространилась по всему клиперу.

На другой день утром мы ясно рассмотрели местность. Мы стояли в реке, катившей свои желтые волны между холмистым берегом с одной стороны и отлогим с другой; сама река делилась на несколько рукавов, так что трудно было определить её главное ложе. Отлогий берег, находившийся у нас справа, составлял довольно большой остров; широкое водное пространство отделяло его от идущих в даль лугов, озер, холмов, увенчанных редко-растущими лесами, наконец от гор, исчезающих в прозрачной воздушной перспективе. В одном месте виднелась островерхая башня, возвышающаяся между густых зеленых дерев, где можно было разглядеть довольно большое селение. У подножия отдаленной возвышенности должен был находиться Кантон.

Отлогий берег начинался длинным рядом серых домиков, построенных на сваях, под которые Чу-Кианг заплескивал свои волны во время прилива. Домики стояли плотно друг подле друга; не было малейшего пространства, намекавшего на улицу или переулок. В тени навесов, между сваями, стояли сотни лодок, привязанных к бамбуковым шестам; можно было сказать наверное, что половина народонаселения жила на воде; все эти лодки имели до трех и четырех крыш, устроенных так, что средние стояли выше крайних; внутри лодок целый дом, с божками и целым хозяйством, с детьми, привязанными, как обезьяны, на веревочках, чтобы не падали в воду Все домишки были похожи один на другой; от каждого висячая лестница, сходящая прямо на воду. Взойдя по лестнице, ступишь на живой мостик из нескольких дощечек, a потом опять лестница. Во время отлива, кругом этих лодок увидите разную дрянь, выброшенную вон, и собак, промышляющих себе пропитание; увидите оставшиеся на мели лодки, a иногда китаянок, стоящих немного поодаль в воде по грудь и выжимающих из своих черных кос прохлаждающую влагу. Между домиками на берегу отличался один своими белыми стенами и зеленым деревом, разросшимся около него. Я вспомнил наши длинные, однообразные села и дом сельской расправы с вечным зеленым деревом по близости, и это воспоминание повлекло за собою вереницу подробностей: припомнился и домик под вывеской двуглавого орла, и какой-нибудь дядя Аким. перебранивающийся через улицу с теткой Акулиной, и плачущая Матрена, с перетянутым под мышками передником, вечно жалующаяся на судьбу свою, наконец кучер, сельский Дон-Жуан, отмахивающий на балалайке камаринскую…. Но эти воспоминания скоро исчезают: посмотришь направо, — тут остроносый клипер с высочайшим рангоутом; там толпа бритых китайцев с криком о чем-то хлопочет на длинной, страшного вида лодке, — и вспомнишь, что находишься в ином мире, далеко, далеко от наших сельских картин. Вместо запаха свежего черного хлеба, слышишь кунжутное масло, аромат, преследующий путешественника в Китае. Деревня на Чу-Кианге называется Newtown (новый город), — как видите, название чисто английское. Самый Вампу тянется параллельно Ньютауну, только do северной стороне острова; отсюда видна зелень его садов и высокая башня некогда знаменитой пагоды; далее еще пагода какого-то еще более отдаленного местечка и высокая гора близ Кантона. Впереди нас было несколько холмообразных островов, уходящих в даль своими мысками, с редкою растительностью. Налево отлогие места между холмами и зелеными, рисовыми плантациями, орошаемыми высокою водою Чу-Кианга и, кроме того, обширною системой ирригации, в которой китайцы очень искусны. Никакое поле, никакой луг не блестит такою изумрудною зеленью, как рисовый посев.