Старинная застава была построена из камней — ни дерева, ни металла не было там использовано; старинные арочные своды были крыты полукругом, как в древних крепостях. Сейчас здания были необитаемы, но, по словам командира, они были прочнее и лучше современных.
— Тут на крышу трактор заезжал, двадцать тонн, и крыша не провалилась, осталась цела. Вот как построено! А ведь больше ста лет прошло, — сказал командир. Осмотрев заставу, мы сели обратно в уазик; солдат завёл мотор большой заводной ручкой, и мы поехали дальше. Поднялись на покрытый снегом перевал Ак-Байтал (4655 м) — высшую точку Памирского тракта. На вершине перевала никакого памятного знака не было — может быть, он был поставлен раньше, но его сдуло ветрами. Сфотографировались возле машины. После каждой остановки уазик приходилось заводить особой крутильной ручкой, так называемый «солдат-мотор».
После перевала проехали крошечный посёлок дорожников, размером с Тагараки — несколько домов на высоте 4200. Две женщины, стоя на дороге, махали нам, безнадёжно мечтая уехать. Водитель показал, что полон. Это же не один день можно отсюда уезжать!
Я надеялся, что УАЗ с погранцами едет на границу с Киргизией, но оказалось иначе: возле речки Музкол он свернул в сторону китайской границы. От предложения поужинать на заставе я отказался (а то потом неизвестно как выбираться…), и остался у реки. Дивные места! Помылся и постирался на речке, съел мургабскую лепёшку и выпил сколько смог воды из реки — поскольку бутылка для воды была вчера утеряна, пришлось пользоваться, в качестве основной ёмкости, собственным желудком.
По словам пограничников, от места поворота до посёлка Каракуль оставалось 35 км. Поскольку машин не было, я решил продолжить хождение, надеясь обрести в Каракуле еду, ночлег, воду и прочие блага.
* * *
Весь вечер я шёл по пустынному тракту; машин не было ни в какую сторону; солнце спряталось за горы, освещая лишь их вершины. Справа от дороги шла колючая проволока и распаханная полоса — то ли чтобы водители не сбежали в Китай, то ли чтобы китайцы не пролезли вглубь таджикской территории. Солнце зашло, появилась луна, я шёл уже четыре часа, но озеро Каракуль, и тем более пос. Каракуль, были всё ещё далеки. Озера не было видно. Решил поспать и завалился в какую-то щель каменистой земли, где, возможно, весной протекала речушка.
Проспать до утра мне не удалось: ближе к полуночи на мой спальник и ботинки и рюкзак осел иней. Я встал, собрался и продолжил путь. Луна скрылась. Ещё в течение трёх часов никаких признаков посёлка не было — жаль, на Каракуле нет электричества, и поэтому посёлок даже на расстоянии 100 метров совершенно не виден! В один из моментов я, к своему удивлению, почти наскочил на шлагбаум. Это был въездной пост ГАИ.
Поскольку посёлка всё ещё не было видно (хотя он был рядом, но я-то не знал: может быть, подумал я, это, как в Мургабе, отдельная будка ГАИ?) — пошёл на пост с целью переночевать. За минувшие сутки я прошагал 60 км, и больше идти не хотелось, а на посту есть шлагбаум — машины не проскользнут.
С такими мыслями я зашёл внутрь; при свете керосинки я увидел трёх гаишников, спящих сладким сном. Увидев меня, они вскочили и побежали на улицу, подумав, что я водитель, а машина моя стоит перед шлагбаумом. С удивлённым выраженнием лиц они вернулись, светя фонариками на меня («куда машину спрятал?» — подумали они). Только сейчас до них дошло, что я добрался пешком. Командир сказал, что на посту ГАИ ночевать не разрешается, и он отведёт меня в казарму соседней воинской части, куда он и сам собирался идти с целью спать. Я согласился, подумав, что в казарме будет ночевать уютно и тепло. Я ошибся.
Командир привёл меня в казарму, где и оставил ночевать. О ужас! Что представляла собой казарма элитных (когда-то) пограничных войск! В большой комнате было почти темно — электричества на Каракуле (уже) не было, и лишь железная печка своими щелями светилась, отбрасывая пятна света на грязный потолок. Рядом с печкой сидел дежурный с топориком и дровами, шумно колол дрова (конечно, привозные) и непрерывно напихивал их в печь, одновременно напуская дыма в комнату. На печи стояло десять ёмкостей с белым кислопахучим тестом, из этого теста, по идее, должны вызревать буханки армейского хлеба. Рядом с печью стоял большой чан с запасным тестом, оно бродило от тепла печки и уже не вмещалось в чан, вылезало на пол и размазывалось по полу сапогами всех проходящих. Из этого чана на всю казарму исходил кисло-тестяной запах, который смешивался с запахом дыма и человеческих немытых организмов. Рядом с печкой блатной солдат, старослужащий, без формы, вставив батарейки в старый магнитофон, шумно менял одну кассету за другой и слушал на полную громкость русские и непонятные песни. В стороне от печки двумя рядами стояло шестнадцать пар двухэтажных кроватей, на некоторых крепко спали солдаты-пограничники, совершенно не обращая внимания на звуки топора, магнитофона и на топот сапогов, который постоянно издавали ходящие туда-сюда солдатики с автоматами: кто-то вставал на боевое дежурство, кто-то возвращался с него. Я залез на второй этаж солдатской кровати и попытался заснуть.
Хотя спать очень хотелось, однако, только таджикский солдат (или до смерти уставший человек) может спать в таком шуме и запахе. Я повалялся, собрал спальник и пересел к печке (там и теплее было). Солдаты не обращали на меня внимания, да уже и не знали русского языка. Тем временем рассвело. Я подумал, что пора сваливать на трассу, и покинул место столь кратковременного ночлега.
На рассвете уже было видно окружающую меня воинскую часть. Всё когда-то бывшее успело подразвалиться. Висели выцветшие плакаты ещё советских времён.
«ГОСУДАРСТВЕННАЯ ГРАНИЦА … (затёрто слово «СССР») — священна и неприкосновенна. Все попытки её нарушить пресекаются!»
«ТАДЖИКИСТАН — ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ ГОСУДАРСТВО. ВСЕ ЕГО ГРАЖДАНЕ ОБЛАДАЮТ РАВНЫМИ ПРАВАМИ. Э.Рахмонов». — великая мудрость.
«КРАСИВ В СТРОЮ — СИЛЁН В БОЮ!» — рекламировал облезлых «строевых» солдат другой старый плакат. Истинность утверждений, написанных на плакатах, показалась мне сомнительной. Я вышел из элитной воинской части через дырку в заборе и оказался на трассе.
Но, не успел я пройти и ста метров в сторону посёлка (а основной посёлок оказался совсем рядом, я просто ночью не увидел его — света-то не было! И луна закатилась) — за мной раздался звук бегущих сапог; обернувшись, увидел солдата. Оказалось (это был самый русскоговорящий воин), что командир, приведший меня в в/ч, должен и распорядиться отпустить меня, а без разрешения командира уходить мне не должно.
