– А вы турист?
– Да, я путешествую вокруг света. Можно мне сфотографировать, как вы играете на пианино?
– Я не знаю. У меня дома много людей.
– Прошу вас. Я не отниму много времени. Сыграйте что-нибудь, пожалуйста.
Десять минут уговоров, и женщина наконец сдается. Я влезаю на подоконник по водосточной трубе. Передо мной квартира, в которой время остановилось в семидесятых. В шкафах – русские книги и пыльные стопки пластинок, в серванте – старомодный хрусталь. В углу пианино, на котором горой лежат нотные тетради. Я прошу зажечь свет, но, оказывается, его отключили несколько лет назад. Женщина начинает играть.
Гае пятьдесят три года, судя по всему, у нее шизофрения. По словам хозяйки, в квартире спрятан спутник, соседи постоянно доносят на нее американцам, а она просто мечтает выйти замуж за француза. Гая уверена, что кто-то живет в стенах ее квартиры, она указывает пальцем куда-то вдаль и просит меня проверить, кто спрятался за дверью. К сожалению, там никого нет.
Своего следующего героя я встречаю на улице. Он играет на старой потертой гармони. Его зовут Арам, ему семьдесят один год, он вырос в детском доме. Увидев, что я заинтересовался, Арам подает мне покрывало и предлагает присесть рядом.
– Ты откуда?
– Из Беларуси.
– О-о-о! Я сейчас тебе сыграю белорусскую мелодию. Под нее мальчишка рыженький пел на “Евровидении”. Первое место тогда занял.
Арам начинает играть, и я вижу, как его сносит куда-то далеко. Когда старик возвращается на землю, мы продолжаем разговор. Арам рассказывает мне, что начал осваивать инструмент после распада Союза. Сам взял в руки гармонь и научился играть:
– Ты, Ромка, думаешь, что я здесь ради денег играю? Нет! Я для тебя играю, для людей. Мой век скоро закончится, я хочу делать добро. Ты думаешь музыка – это просто? Это очень сложно. Я не могу больше двух часов играть. У меня внутри сил больше не остается.
Этот старик живее меня. У него блестят глаза, он все понимает.
Я припоминаю, как пару дней назад, в Батуми, пролез через дыру в заборе на стадион, где проходил джаз-фестиваль. На сцене выступал Ларри Грэм со своей командой. Звезды скакали по площадке с пустыми глазами и считали свою музыку настоящим искусством. Я ушел оттуда через двадцать минут, потому что эти старые пердуны не верили в то, что делали. В тот момент я решил для себя, что впредь буду ходить на концерты только молодых музыкантов, которые еще не научились ссать в уши со сцены. И вот я сижу рядом с семидесятилетним дедом, который даже не знает, как называется его инструмент, и меня продирает до внутренностей.
Я записываю музыку Арама на диктофон. Прослушав самого себя в записи, старик начинает волноваться:
– Ты знаешь, я впервые слышу себя со стороны. Очень много ошибок! Мне нужна такая штука, как у тебя, – он показывает на диктофон. – Чтобы отточить игру. Она, наверное, дорого стоит?
– Баксов пятьдесят. А можно мне попробовать поиграть?
– Ты не обижайся, пожалуйста, но так мой инструмент скорее испортится. Он не любит чужих рук. Я, пока научился играть, три таких испортил. А на этом уже больше десяти лет играю. Он вообще-то детский. Знаешь, что мне один человек сказал? Не меняй этот инструмент, в нем еще и юмор есть.
В нише советского фонтана, который уже давно не работает, живет женщина семидесяти лет. Она не помнит своего имени и даты рождения. У нее нет никаких документов и не осталось ни одного родного человека. Она говорит, что тридцать лет проработала экономистом на заводе, у нее грамотная речь, женщина сыплет цитатами из книг и просит, чтобы я зашел к ней еще. Я говорю, что получится только через пару лет. Она улыбается:
– Наверное, к тому времени я уже перееду в новое место.
О каком месте она говорила, я понял уже в метро по дороге домой.
Вечером наконец получается пообщаться с человеком, у которого я живу последние дни. Вся наша пестрая компания сваливает в посольство Ирана, а мы с хозяином квартиры остаемся одни на кухне. Артур – радиотехник без образования, ему двадцать пять. Он занимается фотографией и кино: уже снял один полнометражный фильм и работает еще над двумя. Все это он делает для себя. Две фотокниги, которые он издал, существуют в единственном экземпляре. Обе на его книжной полке. Когда я спрашиваю Артура, знает ли кто-нибудь в Армении о его работах, парень отвечает: “Быть знаменитым некрасиво, не это подымает ввысь”.
Я добираюсь до озера Севан. Пока стоит полуденная жара, прячусь в тени монастыря Севанаванк и залипаю на водную гладь. Недалеко от противоположного берега проходит граница с Азербайджаном. Я лежу на коврике, подложив под голову свои манатки, и всматриваюсь в прибрежные лысые горы. В рюкзаке обнаруживается парочка мятых персиков. Я надкусываю сочную мякоть, и по рукам стекает липкий сок.
Пару часов спустя я сижу на полу дилижанского вокзала. В большом помещении здания – только стол, стул и сейф, под которым я нахожу несколько советских монет. От единственной на весь зал ожидания розетки я запитываю свой ноут. В помещение входит полицейский. Он интересуется, откуда я и где живу. Отвечаю, что я из Минска и сегодня собираюсь спать в горах.
– Зачем в горах? Спи тут! Женщина нужна?
Я приведу, всю ночь кайфовать будешь.
Здесь это норма. Водители на второй минуте знакомства без зазрения совести начинают расспрашивать меня о моем опыте:
– А чего ты без подруги?
– Мне нравится путешествовать в одиночку.
– А как вопросы с сексом решаешь?
– Простите?
– Ну, взял бы подругу и чпокал ее. Ведь у нас в Армении сложно бабу нормальную найти. Я слышал, у вас в Беларуси девушки красивые.
– Да, кажется. Но у вас, в Армении, тоже хорошие.
– Когда я приеду в Беларусь, ты меня с нормальной познакомишь?
– Я в Беларуси буду через пару лет.
– Ничего-ничего! Ну-ка дай свой номер.
Обычно подобный диалог происходит под навязчивую музыку из CD-проигрывателя – на репите кружат одни и те же десять треков. Допрос может продолжаться часами. Такие поездки сильно изматывают. От отчаянной вульгарности происходящего мне хочется прямо на ходу выйти из автомобиля. В эти моменты я сильнее всего начинаю скучать по дому.
Поэтому если вдруг после череды поездок с сексуально озабоченными альфа-самцами получается застопить человека спокойного и самодостаточного, я цепляюсь за него, как за спасательный круг. Часто отклоняюсь на сотню километров от намеченного маршрута ради того, чтобы еще хоть чуток побыть в компании воспитанных людей.
Но сейчас я пытаюсь отвязаться от назойливого дилижанского полицейского. Чтобы сбросить хвост, выхожу из вокзала и знакомлюсь с первой встречной девушкой. Это Лилит, ей двадцать два, она социолог, политолог и переводчик. Девушка приехала в Дилижан делать какой-то опрос, а теперь возвращается домой в Ереван. Полицейский, делая вид, будто прогуливается, продолжает приглядывать за мной через плечо и, кажется, остается доволен моим выбором. Признаться, я и сам доволен – у Лилит забавный акцент и добрая улыбка. Я спорю с ней, что автостопом доберусь до Еревана быстрее, чем она на автобусе. Вот так неожиданно я снова возвращаюсь в армянскую столицу.
