Собственно, мысль о торможении, о нежелании бежать впереди паровоза Европы, приходит в голову на любой будапештской улице. Здесь застыл XIX век, точнее – «мирные времена», békeidők, то нормальное время, когда Европа развиваться-то развивалась, но в сумасшествие Великой войны еще не впала. Тут почтовые ящики на улицах – дизайна 1880-х, летом на маршруте по набережной – трамвай 1912 года изготовления, квартал за кварталом – застройка второй половины XIX века. И состав населения пока – тот, довоенный, не разукрашенный разноцветьем, известным по Парижу и Вене. И здание Парламента, в архитектурном смысле очевидно ориентированное на Парламент в Лондоне, отличается от Вестминстерского дворца принципиальным отсутствием Биг Бена: торопиться, следить за минутами – не венгерское это дело.
Выбор сделан, да. Выбор – Европа, да. Но – не впереди, не на лихом коне. В обозе, с гуляшом и гусиной печенкой, с опереттой и купальнями (вот уж место, навсегда отбивающее охоту торопиться куда бы то ни было), с кружкой пива и бокалом вина.
Но – выбор сделан.
Венгрия – особенная страна, да.
Вертикальная Буда и горизонтальный Пешт
Буда и Пешт. Это прочитывается при первом знакомстве с городом, с первого взгляда: город состоит из двух частей, и они – разные. Объединение состоялось 1 января 1873 года, когда в единый город превратились Буда, Пешт и городок Обуда (Старая Буда) на Будайской же стороне. Но и зрительно, и по сути, и в городской мифологии город делится не натрое, а надвое: на холмистую Буду на одном берегу Дуная и равнинный Пешт на другом.
Столицей всегда была Буда (по крайней мере, когда этот статус не переходил к Секешфехервару, Вишеграду или Пожони). И всегда на вершине холма возвышался замок… Правильнее было бы назвать его кремлем, но первые путеводители по Будапешту писались тогда, когда Кремль был только один-единственный, с красными звездами, тот, стены которого «утро красит нежным цветом», и распространять это имя на страну сомнительной социалистичности казалось, вероятно, кощунством. Хотя могли бы использовать слово «акрополь»…
Главное здание нынешнего будайского замка, или кремля, Королевский дворец с позеленевшим куполом, стоит на том же месте, что и его средневековые предшественники. Построенный при королях Анжуйской династии, расширенный при Сигизмунде Люксембургском (венгры зовут его Жигмундом) и богато украшенный при Матьяше, замок устремлял к небу шпили и башни, властно возвышаясь над окрестностями, где копошились занятые своими мелкими делами подданные. Народ – внизу, у подножия; власть – наверху, на горе.
Но зрителю, смотрящему на панораму Буды с пештского берега, видно: выше купола королевского дворца поднимается шпиль церкви Матьяша, являя собой наглядную иллюстрацию к тезису Августина Блаженного о том, что духовная власть выше светской.
Далее тот же внимательный наблюдатель заметит, что выше и дворца и церкви, на вершине соседней горы Геллерт, располагается малосимпатичное плоское сооружение. Днем, против солнца, его и не разглядеть толком, а вечером есть на что посмотреть и кроме этого бетонного прямоугольника. Так что в глаза оно не очень бросается, но, будучи замеченным, встраивается в общую картину, исполненную глубокого смысла. Это австрийская крепость, цитадель, по-венгерски Citadella. Император Франц Иосиф возвел ее в 1854 году, после подавления революции 1848–1849 годов, с тем чтобы держать под прицелом Пешт. Нынешнее здание концертного зала Вигадо, кстати, построено на месте предшествовавшего, разрушенного как раз в ходе обстрела с горы. До той революции на вершине горы работала обсерватория, основанная по распоряжению эрцгерцога Иосифа, палатина Венгрии, в начале XIX века; в 1815 году обсерваторию посетили император Российский Александр Павлович, император Австрийский и король Прусский, о чем упомянуто в «Записках» Александра Ивановича Михайловского-Данилевского[6]. Обсерваторию австрийцы уничтожили и возвели цитадель, которую венгры совершенно справедливо считали символом абсолютизма и тирании. Но – не сносили. Поставлено – пусть стоит. А то, что она напоминает о превосходстве грубой военной силы над дворцом и храмом, никого не смущает, поскольку своим присутствием она напоминает о важных страницах национальной истории и заодно приучает на жизнь смотреть без иллюзий.
Но и это не всё. Выше и дворца, и храма, и крепости поднимает к небу пальмовую ветвь статуя Свободы, которую, как мы выяснили, при желании можно считать статуей Отпуска, что характеру города тоже не противоречит.
Такова Буда: наглядно иерархическая, холмистая, вертикальная.
А Пешт – плоский. Столь очевидной в Буде физической иерархии он не знает. Попытка забраться повыше и поплевывать на тех, кто внизу, здесь невыполнима технически. Вся городская застройка выглядит как ровно подстриженный газон, или – подбирая более правильное, гуманистическое сравнение – как толпа горожан, не слишком различающихся по росту. Исключение сделано лишь для массивов базилики святого Иштвана и здания Парламента. Небоскребов нет, и выше карниза базилики поднимаются лишь шпили да немногочисленные робкие десятиэтажки советских окраин. Единственное действительно высокое сооружение, 89-метровое здание Университета Земмельвейса (SOTE Elméleti Tömb), построенное в конце 1970-х годов, для следующих поколений архитекторов стало примером нарушения городской гармонии, как показывает краткий фильм «Theoretical Block», снятый венгерским архитектором и художником-визуализатором Ароном Лоринцем. В нем башня университета продолжается над облаками и, проткнув атмосферу Земли, уходит в космическое пространство. Пешт – мир рынка (Центральный рынок на Малом бульваре в Пеште) и коммерции (здесь же сувенирно-ресторанная улица Ваци), мир горизонтальных отношений и социальных связей. И демократии: в конце концов, демонстрациям оппозиции ходить по пештским улицам удобнее, чем взбираться по будайским холмам.
Символическая, верховная власть и сейчас в Буде. Белое здание в два этажа (по-европейскому счету – в один), стоящее справа от королевского дворца, – это резиденция президента страны. На холме, то есть на возвышенности, то есть над всеми; хотя власть у президента Венгрии номинальная, но место власти, как и велит традиция, наверху. Парламент же, где идет ежедневная работа и ежедневная же борьба, – на пештской стороне. Демократия рифмуется с плоскостью пейзажа, как иерархия – с горами.
Бинарная оппозиция Буды и Пешта структурирует время: Буда – история, прошлое (недаром Буда помнит свое старое немецкое имя, Ofen); Пешт – современность, настоящее. В Буде сохраняются следы минувшего: тут и древнеримский город Аквинкум, и кости мамонта в витрине торгового центра «Mammut», то есть «Мамонт», и памятники турецких времен: купальни XVI века, могила последнего будайского паши Абдуррахмана, мавзолей дервиша Гуль Бабы. Монументы советской эпохи свезены со всего города сюда же, на будайскую сторону. Здесь хорошо предаваться меланхолическим воспоминаниям о великом прошлом. Буда – прошлое. И еще Буда – осень: «…осенью тон задает Буда. Молчание города нарушают в эту пору лишь далекие звуки военного оркестра из беседки на том берегу да стук падающих на тропинки у замка случайных каштанов. Осень и Буда рождены одной матерью» (Дьюла Круди).
