Я ушел, но о работе думать не хотелось. Пошел искать кого-нибудь, кто смог бы мне доброжелательно объяснить, что же все-таки я натворил.
Таким человеком оказался Георгий Константинович Петров, или Джордж, как его здесь называют. Он работает здесь уже много лет. Доброжелательный, умный, много повидавший, худенький и седой Георгий Константинович — ему уже и на пенсию бы пора — всегда был моим добрым ангелом-хранителем, готовым ответить на любой вопрос, как русский русскому.
— Здравствуйте, Игорь Алексеевич, с приездом. Надеюсь, поездка была успешной. — Улыбаясь, Петров встал из-за стола. — А мы с Нилой уже скучали о вас, вспоминали…
С Петровым я познакомился несколько лет назад. Помню, как он подошел ко мне, когда я в первый раз приехал в институт, вдруг по-старомодному, пристукнув ножкой и вытянув руки по швам, изогнулся в поклоне. «Разрешите представиться, Георгий Константинович Петров, работаю в этом учреждении и всегда готов помочь приезжающим из Советского Союза. Все ваши, кто был здесь, знакомы со мной», — произнес он и сделал жест правой рукой вперед. «Игорь», — сказал я по здешней привычке называть друг друга только по именам. «Нет, я так не могу, какой же вы Игорь, вы ведь русский, разрешите мне звать вас Игорь Алексеевич. Ведь и я для вас Георгий Константинович, а не какой-то Джордж, как зовут меня эти…» «Как хорошо, что я не успел сказать ему „Джордж“», — подумал я. Ведь американцы мне уже все уши прожужжали о Джордже, который ищет встречи со мной.
Все остальное время Георгий Константинович был рядом. Он не был официально ответственным за мой прием, а был добровольным помощником. Но будь его воля, он вообще меня никуда бы не отпустил от себя и от своей семьи.
Петров жил с женой Нилой и ее матерью, Екатериной Павловной, которую все американцы звали бабушкой с ударением на «у». Оказалось, сделать ударение в этом слове на букве «а» в английском языке невозможно.
Сколько раз я сидел во главе стола в их большом доме, находящемся в получасе езды от института. На столе обязательно появлялись грибочки, квашеная капуста, удивительный украинский борщ с пампушками, который могут готовить только хохлушки. Нила и была хохлушкой из-под Харькова.
«Игорь Алексеевич, как вы находите этот борщ, не правда ли, он сделан очень по-русски? — задавала наводящие вопросы раскрасневшаяся хозяйка, с гордостью оглядывая приглашенных гостей — американцев. — Вы извините, я буду говорить с дорогим гостем по-русски».
«Да, да. Такие кушанья редко можно попробовать даже на Украине, а ведь там живут, на мой взгляд, лучшие кулинарки», — весело, но серьезно, как эксперт, говорил я на русском, потом на английском и видел, как благодарно и радостно смотрела на меня хозяйка. В этот момент всем казалось, что лучшие кушанья в мире готовят только на далекой и загадочной для всех Украине. Хотя уже давно не видели они своей Украины, да, наверное, и не увидят никогда.
А ведь жизнь у них могла бы быть счастливой. И Георгий, и Нила жили перед войной в Харькове. Жили хорошо. У обоих отцы были уважаемые в городе люди, занимали высокие посты. Георгий кончил геологоразведочный институт и поехал работать на Север. Нила была студенткой медицинского института. Будущее казалось им безоблачным. И тут наступил 1937 год с его репрессиями. Сначала отец Георгия, потом отец Нилы были арестованы и расстреляны. Георгий был уволен с работы. Геологическое изучение Севера казалось слишком ответственной работой для сына врага народа. Нила тоже, как дочь врага народа, была исключена из института. Они стали мужем и женой в начале 1941 года, а потом началась война.
Младший лейтенант Петров, по-видимому, воевал хорошо. Где-то в середине войны он получил несколько дней отпуска домой. И как раз в это время его родной Харьков был освобожден.
Уже оформив отпускные документы, Петров по дороге из части встретил одного из своих приятелей-офицеров:
— Петров, тебя все ищут, начальник особого отдела срочно тебя разыскивает…
Но у Петрова была одна мысль: скорее добраться до дома, узнать, как Нила.
— Слушай, я уже в отпуске, бегу на вокзал. Ты меня не видел — я тебя не видел. Подождет особист. Ведь война еще длинная. Останется и на мою долю.
Когда Петров добрался до освобожденного Харькова и уже шел по знакомой улице, его встретила соседка.
— Георгий, — всплеснула она руками, — откуда ты? И так открыто идешь?
И она рассказала, что уже второй день к нему домой приходили из комендатуры, а вчера даже сделали обыск. И Петров все понял: в деле его отца и его друзей появилось что-то, что потянуло уже и его. Не сейчас, так когда он вернется в часть, его обязательно заберут. Но пусть это будет позднее, свой отпуск он им не отдаст! И он пошел к кому-то из друзей, там и ночевал, а Нила приходила к нему тайком. Но потрясение и чувство безнадежности от того, что ему предстояло, надломило его организм. На вторую ночь в Харькове он заболел, находился в страшном жару, в беспамятстве, между жизнью и смертью почти две недели на «конспиративной» квартире друга. У него оказался инфекционный менингит. Спас уход, любовь Нилы, то, что она, почти доктор, имела много знакомых среди врачей, которые помогали ей тайком: осматривали Георгия, поставили диагноз, достали драгоценный в то время, нужный для лечения сульфидин.
За время, пока Георгий лежал в бреду, произошло еще одно событие Великой Отечественной войны: снова взяли Харьков немцы. Наши войска отошли на восток, а Харьков оказался надолго в глубоком немецком тылу. Нила, а потом и ее мать были угнаны на работы в Германию. Через некоторое время туда же, как военнопленный, попал и Петров. После окончания войны, в 1946 году, Нила с матерью оказались в лагерях перемещенных лиц, где-то под Мюнхеном. Там они встретились с Георгием. Нашли друг друга через бюро по розыску пропавших при православной церкви, которую открыл, расчистив маленькую площадочку среди развалин, русский священник. Когда-нибудь об этой удивительной церкви, расположенной среди гор битого кирпича, кто-нибудь расскажет подробнее. Потом эта церковь, возникшая среди смерти и тлена по доброй воле старого священника, стала действовать тут постоянно, помогая тысячам людей найти друг друга. Нашлись и добровольцы, которые приходили разбирать щебень и кирпич, чтобы сделать побольше дворик, посадить цветы, помочь в строительстве и убранстве. Были и денежные поступления, приношения. Городские власти безвозмездно и навсегда подарили кусочек земли с развалинами и скверик в собственность этой уникальной «самодеятельной» церкви, и она стала со временем достопримечательностью города, полноправной его частью. Конечно, Петровы могли бы вернуться домой. Может быть, Петрова и не расстреляли бы. Получил бы он свои двадцать пять лет лагерей за то, что остался на территории врага, и вышел бы, может быть, оправданный в 1956 году. Но Петровы поступили по-другому. Бог им судья…
