мастерскую на via Margutta, 53. Сколько раз я ходила мимо, показывала ее на экскурсиях туристам! Здоровалась с Сандро, щурившимся на солнце с полуулыбкой, как старый лис, и покуривающим сигару на пороге. Но не решалась заглянуть и завязать разговор.
Лавка Фьорентини – ожившая страница истории, прикоснуться к которой – словно открыть ценную архивную книгу без перчаток.
Ремесло мраморщика появилось в XVI веке, когда мастера организовали свою профессиональную картель. В те времена студия («боттега»), где создавали статуи, нуждалась в нескольких специалистах – как шестеренках, без которых не завертится сложный механизм. Скульптор (звезда мраморного Олимпа) прикасался к мраморной глыбе только после того, как ее подготовил каменотес, отколов лишний объем. Умелый специалист в этом деле значительно облегчал работу скульптору. Тут важны были точность и знание материала – кто-то назовет это «профессиональным чутьем». Осязать природное творение, нащупывая пальцами фактуру, просвечивая мрамор, проверяя на пустоты. Не там ударишь, и у мастера не останется материала для руки или ноги статуи. Но и после того, как скульптор создавал фигуру, работа не заканчивалась. Наступала очередь полировщика. Протереть шкуркой поверхность мрамора вовсе не так просто, как кажется. Шлифовать камень – это даже более кропотливая задача, чем выбивать молотком фигуру. Необходимо чувствовать тонкую грань – с одной стороны, оставляя все авторские следы, с другой – доводя поверхность до совершенства. У именитых скульпторов, таких как Бернини и Канова, были свои секретные рецепты абразивных (полировочных) паст. Благодаря им мраморные богини в бликах от свечей казались живыми девушками с бархатной кожей. Последним, но не менее важным звеном любой боттеги по работе с камнем был мраморщик, такой как Сандро. На итальянском его бы назвали tuttofare – разнорабочий. Его помощь могла пригодиться в разных ситуациях: по напольной плитке пошла трещина, у статуи отвалился палец – звали мраморщика. Работы всегда хватало, ведь в Италии мрамор был повсюду: в ванных и на каминах, на ступеньках лестниц и на полах в гостиных. Век боттеги закончился, и с ним исчезли многие ремесла. Но услуги мраморщика все еще пользуются спросом: мелкий ремонт, изготовление сувениров из мрамора.
Собираясь на встречу с Сандро, я настраивалась на разговор о камне: деталях обработки, сложностях профессии.
Однако вместо этого Сандро целый час с вдохновением рассказывал мне о римской кухне и своем увлечении готовкой. Так неожиданно истории о карбонаре, бычьем хвосте и нелюбви к ресторанам открыли намного больше – истину о том, что значит быть настоящим римлянином. Листочек с моими вопросами так и остался в кармане.
Мастерская его отца Энрико Фьорентини открылась на виа Маргутта в 1969 году. Даже если он и мечтал передать свое дело по наследству, настаивать не стал. Сандро закончил архитектурный факультет в 1983 году. В те времена высшее образование могли позволить себе не все, потому любого выпускника называли почтительным словом «дотторе», как будто он уже кандидат наук. Чтобы вы понимали, диплом вуза переносил ремесленника на ступень выше, к инженерам и архитекторам. Тем не менее пробиться в этих конкурентных сферах было непросто. Кому хочется годами терпеть бесплатные стажировки и работать без зарплаты за обещание быть принятым в штат (или нет)? Перед Сандро встал выбор: пойти в архитекторы (и умереть с голоду, как шутит он сам) или помогать отцу в лавке. Синица в руках защебетала громче.
«Папа любил в перерывах между заказами нацарапать что-то на камне – забавное выражение, афоризм. Однажды местная синьора спросила его: «Может, тебе стоит их продавать?» Он ответил: «Я вырезаю надписи для развлечения». Но потом поразмыслил и рискнул попробовать. И пошло-поехало. Так и работаем». Собирается ли сам Сандро передать ремесло детям? Мраморщик улыбается и после долгой паузы отвечает: «Умру я – умрет лавка». Видно, что это понимание давно улеглось и больше не царапает душу каждый раз. «У меня две дочери, они выбрали другие профессии. Да и не женское это дело: чтобы быть скульптором, нужны сильные руки».
Иногда прохожие с любопытством притормаживают у витрины, рассматривая таблички. Когда Сандро бросает на них ленивый взгляд, они как будто чувствуют себя уличенными в подглядывании за чужой жизнью. Некоторые отходят, а те, что посмелее, смущаются, но заглядывают в мастерскую. Сандро привык к зевакам и не обращает на них внимания. Не прерывая монолога и почти не глядя на входящих, он лишь взмахивает рукой в ответ на приветствие. Он не собирается выгодно продавать свой товар, расхваливая содержимое витрин. «Виа Маргутта – маленькая деревня внутри большого города, где все друг друга знают», – поясняет Сандро.
«Художники были как дружная семья. Жаль, что многие стали легендами уже после смерти. Во времена моей молодости стоило одному из них выставить на продажу картину, все собирались в какой-нибудь галерее за большим столом. Ели, пили, обсуждали холст. Галеристы приценивались. Никогда не верь галеристам, такие прохвосты!» – с улыбкой вспоминает Сандро.
Двери мастерской Сандро всегда распахнуты. Иногда из глубины дальней каморки, за баррикадами книг и каменных заготовок, слышно ритмичное постукивание молоточком по резцу. Это мастер что-то выбивает на мраморе. В другие моменты дня он сидит у порога, покуривает, вечно болтает с кем-то, заводя разговоры как со старыми друзьями, так и со случайными прохожими.
Его отец Энрико, сотворивший многие таблички для фасадов Маргутты, любил работать с камнем молча. Сандро же досталась работа по «связям с общественностью». У него отлично получалось просиживать целыми днями у входа и вести беседы с клиентами. Когда отца не стало, Сандро долго не заходил в мастерскую – не понимал, как теперь быть без него. Но однажды взял его инструменты, и руки сами воспроизвели то, что глаза до этого лишь запоминали. Из-под его резца стали выходить новые цитаты на камне.
«Вот уже пятьдесят лет у нас в час дня обеденный перерыв», – довольно улыбается в пышные седые усы мраморщик, задавая тон дальнейшей беседе. История мастерской его занимает явно меньше – Сандро ее рассказывал сотни раз в разных интервью. Но обсудить еду (кто что ел на обед и как это приготовил) – интригующая тема для настоящего римлянина. «При жизни отец командовал и на кухне. Когда он ушел лет 12 назад, я год никого не собирал. А потом мне сказали: почему бы тебе не продолжить традицию? Что мне было делать? И мы снова начали устраивать обеды в лавке. Говорят, я хорошо готовлю. Но мне не нравится называть себя поваром. Я то за одно берусь, то за другое. Готовлю, что взбредет в голову. За этим столом обедало пол-Рима. Князья, бароны
