Я видел, как немецкие подростки стояли на берегу пруда и с тоской смотрели на пустое ледяное поле. На этом льду они могли бы кататься уже не один час, и все было бы шито-крыто; взрослые и полицейский были на другом конце, в полумиле, и за углом. Их сдерживало только одно — сознание, что так делать нельзя.
Подобные случаи заставляются всерьез задуматься — являются ли тевтоны представителями грешного рода человеческого вообще? Не может ли так быть, что этот послушный, смирный народ на самом деле — ангелы, сошедшие на землю отведать кружечку пива (которое, как им известно, пить можно только в Германии)?
В Германии проселочные дороги обсажены фруктовыми деревьями. Ничто не может помешать мальчишке или взрослому остановиться и нарвать плодов — кроме сознательности. В Англии такое положение дел вызовет общественное возмущение. Дети бы умирали от холеры сотнями. Медицина сбилась бы с ног, пытаясь совладать с естественными последствиями обжорства кислыми яблоками и зелеными орехами. Общественное мнение потребовало бы, в целях безопасности, обнести забором все такие деревья. Садоводам, пожелавшим сэкономить на заборах и палисадах, не позволили бы таким образом сеять по стране смерть и болезни.
Но в Германии мальчишка будет миля за милей шагать по безлюдной дороге, обсаженной фруктами, чтобы в дальней деревне купить пару грошовых груш. Пройти мимо таких беспризорных деревьев, ломящихся под тяжестью спелых плодов, англосаксу покажется безнравственным расточительством, глумлением над благословенными дарами Судьбы.
Не знаю, так ли это на самом деле, но, судя по моим наблюдениям за характером немца, я не удивлюсь, если мне скажут, что здесь осужденному на смерть дают кусок веревки, велят пойти и повеситься. Государство избавилось бы от больших хлопот и издержек. Я хорошо представляю, как немецкий преступник забирает эту веревку домой, внимательно читает полицейское предписание, и начинает исполнять его у себя на кухне.
Немцы — хороший народ. В целом, наверное, лучший в мире: дружелюбный, бескорыстный, добрый. Я уверен, что подавляющее большинство немцев попадает в рай. И действительно, сравнивая их с другими христианскими нациями, невольно приходишь к выводу, что рай будет в основном немецкого производства. Только мне непонятно, как они туда попадают. Ни за что не поверю, что душа отдельно взятого немца сможет набраться смелости взлететь к небесам самостоятельно и постучаться в ворота Св. Петра. По моему личному мнению, их доставляют туда небольшими партиями и передают под присмотром покойного полицейского.
Карлайл сказал о пруссаках, и это истина в отношении всей нации немцев, что у них одна из основных добродетелей — способность к муштре. О немцах можно сказать, что это народ, который пойдет куда угодно, и сделает что угодно, если ему прикажут. Вымуштруйте его для работы и направьте в Азию или в Африку, под надзором кого-нибудь в униформе, и он обязательно станет превосходным колонистом, стойко перенося, если ему прикажут, трудности, как переносил бы сам дьявол. Но вот первопроходцем его представить непросто. Предоставленный собственной инициативе, как кажется, он зачахнет и скоро умрет, и не по скудости ума, а просто от недостатка уверенности в себе.
Немец так долго был ландскнехтом Европы, что военный инстинкт вошел к нему кровь. Воинской доблести ему не занимать; но он также страдает от всех недостатков военщины. Мне рассказывали об одном немецком слуге, недавно отслужившем в армии; хозяин велел ему отнести письмо и дождаться ответа. Шел час за часом, слуга не возвращался. Хозяин, удивленный и обеспокоенный, пошел за ним. Он нашел слугу около дома, куда тот был послан, с ответом в руке. Он ожидал дальнейших указаний. История воспринимается как анекдот, но лично я ей поверю.
Удивительно вот что: тот же самый человек, который будучи частным лицом беспомощен как ребенок, стоит только ему надеть мундир, становится разумеющим существом, способным принимать решения и проявлять инициативу. Немец может руководить другими, другие могут руководить немцем, но руководить самим собой немец не в состоянии. Проблема решается так: выучить каждого немца на офицера, и затем отдать под свою же команду. Нет сомнений, он будет отдавать себе приказы, преисполненные мудрости и здравого смысла, и сам же будет следить за тем, что выполняет их ловко и точно.
Главную ответственность, чтобы направить немецкий характер по этому руслу, несут, безусловно, школы. Постоянно учиться — долг. Это замечательный идеал для всякого, но прежде чем засучивать рукава, следует ясно понять, что этот «долг» собственно значит. Немец понимает долг как «слепое подчинение всякому, кто носит мундир». Это полная противоположность англо-саксонской системе; однако, так как процветают равным образом и тевтоны и англосаксы, польза имеется в обоих методах. До сих пор немцу судьба улыбалась: им управляли исключительно хорошо; если так будет и дальше, метод будет работать по-прежнему. Проблемы начнутся тогда, когда по каким-то причинам машина управления начнет давать сбои. Но метод, возможно, имеет то преимущество, что обеспечивает бесперебойную поставку хороших правителей; скорее всего, так и есть.
Немец как торговец, я склонен считать, если его характер значительно не изменится, всегда будет далеко позади своего англосаксонского конкурента; и это по причине собственных добродетелей. Для него жизнь нечто более важное, чем просто гонка за материальными ценностями. Стране, которая закрывает банки и почтовые конторы на два часа в середине дня, идет домой и наслаждается спокойным обедом в кругу семьи (возможно, вздремнув на десерт), нечего надеяться (и, возможно, она к этому и не стремится) выдержать конкуренцию с нацией, которая ест стоя, а спит с телефоном над головой.
В Германии нет (во всяком случае, до сих пор) заметного расслоения между классами, чтобы за место под солнцем стоило драться не на жизнь а на смерть. За исключением земельной аристократии, куда невозможно пробиться, социальный статус здесь почти ничего не значит. Фрау Профессорша и фрау Жестянщица еженедельно встречаются за чашкой кофе и делятся сплетнями на основе взаимного равенства. Ливрейный конюх и врач пьют за здоровье друг друга в своей любимой пивной. Состоятельный подрядчик, снарядив для загородной поездки вместительный фургон, приглашает с собой десятника и портного с семьями. Каждый вносит свою долю выпивки и закуски, и на обратной дороге все поют хором.
Пока такое положение дел сохраняется, нет нужды тратить лучшие годы жизни на то, чтобы наскрести состояние в обеспечение своей маразматической старости. Вкусы немца (и, что гораздо более важно, вкусы его жены) стоят недорого. В доме ему нравятся щедро обитые красным плюшем стены, изобилие позолоты и лака. Но вот так ему нравится, и, возможно, это ничуть не хуже, чем смесь елизаветинской подделки с суррогатом под Людовика Пятнадцатого, с электрической подсветкой и заляпанная фотографиями. Может быть, он наймет местного живописца и распишет наружные стены кровопролитной битвой (в которой крупную роль будет играть входная дверь внизу, в то время как Бисмарк, как некий ангел, будет невнятно порхать наверху между окнами спальни). В то же время он с большим удовольствием ходит в картинные галереи любоваться своими старыми мастерами; а так как в «Фатерланде» частная коллекция еще не вошла в число прочих общественных институтов, немцу не приходится тратить деньги, превращая свой дом в антикварную лавку.
