— Давай поговорим о чем-нибудь отвлеченном, — не выдержала Мари. — Спать все равно нельзя.
— Не беспокойся, я не усну, — заверил ее Александр. — Я уже лет десять страдаю бессонницей. Спи спокойно.
— Чем еще ты страдаешь? — она пропустила его раздраженный тон мимо ушей.
— Депрессиями, неконтролируемыми вспышками гнева, зависимостью от некоторых медицинских препаратов… Мне продолжать?
— Пожалуйста, — в темноте он почувствовал, что она улыбается, — это очень интересно.
— Ну что ж, — он вздохнул. — Это похоже на исповедь, только я атеист.
— Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь? — с готовностью предложила она.
— Давай, но у меня условие, — он оживился. — Ты расскажешь мне то, что не рассказывала никому.
— Никому? — переспросила она.
— Никому, — подтвердил Александр.
За болтовней незаметно исчезла тяжесть на его сердце. Мари задумалась. Налетел порыв ветра, листья на акации зашевелились. Александр застегнул молнию на ветровке до самого верха.
— Хорошо, — согласилась Мари, — кое-что у меня есть.
— Это связано с сексом?
— Я тебя умоляю, — она засмеялась. — Какие там еще остались тайны лично для тебя? Эта история из детства.
Александр не любил, когда пересказывали сны и показывали альбомы с детскими фотографиями. И то и другое напоминало о смерти. Детство, такое легкое, радостное и неуловимое, являлось живым доказательством беспощадного приближения конца. Время не жалело никого — ни младенцев, ни детей, ни тех, в кого они превращались, жалких стариков.
Он всегда быстрым шагом проходил мимо детских площадок, не умилялся при виде выпускников с ленточками на груди. Все это уже не могло его обмануть. В детстве, когда он впервые узнал о смерти, о возможном конце света, у него стали случаться приступы удушающего страха. Он плакал ночами, пытаясь представить, как перестанет существовать.
Вскоре он придумал способ выбираться из черной ямы. Когда накатывал страх, он начинал считать, сколько дней оставалось до дня рождения. Настроение повышалось, ужас небытия уходил. Он ощущал прилив счастья и спокойно засыпал. Перед тринадцатым днем рождения это перестало работать. Больше ничто на свете не защищало его от смерти.
Мари вернула ему забытое ощущение безопасности. Волшебный способ — прятаться от неизбежного за мыслями о ней. Он улыбнулся, прислушиваясь к ее голосу, страх постепенно отступал.
— Мне было восемь лет, — начала свой рассказ Мари, и он мгновенно испытал укол ревности, завидуя тем людям, что находились тогда рядом с ней. — Я жила в Англии вместе с отцом. Моими соседями были два брата-близнеца, мои ровесники и постоянные напарники по играм. Они являлись наследниками старой аристократической фамилии. У них был свой герб и большая конюшня. Я же считалась девочкой из странной семьи: отец месяцами пропадал на археологических раскопках, меня воспитывала гувернантка, которую оплачивал Перро. Короче, их семья не очень одобряла нашу тесную дружбу. Надо признаться, что в разные периоды я была влюблена в каждого из них по очереди. Но ни один из братьев так и не осмелился выразить мне взаимность. А я так об этом мечтала!
— Тебе же было всего восемь! — возмутился Александр.
— Девочки рано задумываются о любви. Однажды я гостила в их огромном поместье. Обычно мы катались на пони или гоняли свиней на ферме, но в тот день шел дождь, и мы переместились играть в дом. Мальчишки увлеклись компьютерной приставкой, а я осталась в одиночестве в гостиной. Возле камина стояло любимое кресло-качалка их бабушки миссис Боуз. Кресло являлось запретной зоной. Нам не позволялось даже притрагиваться к нему, не говоря уже о том, чтобы покачаться на зеленых шелковых подушках, вышитых вручную самой бабушкой. В тот день в меня как бес вселился, мне хотелось быть королевой, хотелось сделать что-то, чтобы привлечь их внимание. Я запрыгнула в кресло и стала качаться. Братья прибежали на шум и после колебаний все же решились разделить мое веселье. Мы качались по отдельности и все втроем, кресло страшно скрипело, спинка с грохотом стукалась о мраморную стенку камина. Я была на седьмом небе от счастья, но мне хотелось большего. К моему разочарованию, нас не застукали. Через полчаса мальчишки потеряли интерес и вновь вернулись к играм, в которых мне не было места.
Мой мир рухнул. Я почувствовала себя такой одинокой. В отчаянии я стала придумывать новый способ, чтобы вернуть себе утерянную популярность. Надо заметить, что гувернантка всегда наряжала меня согласно собственным представлениям о добропорядочности. Брюки были запрещены, предпочтение отдавалось пышным юбкам и бархатным платьям. И вот я в своем расшитом кружевом платье запрыгнула обратно на кресло. Братья на секунду отвлеклись от монитора, я воспользовалась моментом и… — Мари выдержала паузу и выразительно вздохнула, — пописала на кресло прямо на глазах у изумленной публики. Мое платье, шелковые подушки — все промокло насквозь. Братья были шокированы, первые десять секунд они просто смотрели на меня, открыв рты.
Александр рассмеялся. Он настолько ярко представил маленькую Мари, что ему почудилось, что он был там.
— Больше в их дом меня никогда не приглашали, а наша дружба с братьями постепенно иссякла, не выдержав испытания разлукой, — грустно закончила Мари. — Я помню, как красная от стыда гувернантка, крепко стиснув мою руку, тащила меня через зеленый, идеально ухоженный газон к нашему дому. Накрапывал мерзкий английский дождь, а я горько плакала, глотая соленые слезы.
— Ты никому это не рассказывала? — недоверчиво переспросил он.
— Никому, даже отцу. Мне до сих пор стыдно.
— Знаешь, — сказал он после некоторого раздумья, — я тоже сделал кое-что в детстве, за что мне до сих пор стыдно. Мне было одиннадцать лет, и у меня был друг, с которым мы много времени проводили вместе. Его мать, привлекательная молодая женщина со свитой завидных ухажеров, страдала неврастенией. Ее настроение могло резко измениться из-за ерунды. Ее мучили неоправданные страхи и мании. Она то ласкала своего сына как младенца, обцеловывала его с ног до головы, боялась выпускать на улицу, то избивала любым, что попадалось под руку. Набрасывалась на него с кулаками, орала, а потом почти сразу же рыдала и просила прощения.
Тем летом мы целыми днями сидели в его комнате. Мы оба с ума сходили от парусных кораблей. Ему подарили копию парусника «Баунти». Корабль был знаменит драматическим мятежом Флетчера Кристиена и его сторонников против высокомерного Блайа. После плавания на остров Таити мятежники бросили Блайа и восемнадцать его верных людей в шлюпке посреди океана. Они пережили сорок один день на открытой воде, пока не достигли Тимора. Это была шикарная, уникальная модель в «адмиралтейском» стиле. Правый борт не был закрыт, и можно было видеть все внутреннее устройство корабля. Мы изготовили все палубы, переборки, лестницы, двери. Левый борт «Баунти» был обшит двумя настоящими породами дерева — липой и орехом. Это была кропотливая работа, требующая невероятной концентрации внимания и терпения. У нас были четыре огромных листа с подробными чертежами и больше тридцати страниц с цветными фотографиями. Потребовалось два месяца, чтобы почти полностью собрать корабль. Мы установили киль, шпангоуты, мачты, реи, паруса и даже флаги. Оставалось только украсить нос и корму. Мы создали шедевр.
