Так кончилось дело 6 августа. Одна из целей не была достигнута. Инахтапеси не был занят по указанным причинам. Другая цель этого дня состояла в желании удержать Мухтара-пашу от посылки подкреплений к Измаилу-паше против нашего эриванского отряда. Если только Мухтар- паша имел это намерение, то надо признать, что вторая наша задача в деле 6 августа была вполне достигнута. Это наглядно доказали события 13 августа, когда исполнилось ровно два месяца после битвы под Зевином.
В деле 6 августа мы понесли довольно большую потерю, если принять во внимание, что серьезного значения ему не желали придать, а имелось в виду произвести только «диверсию», чтоб заставить турок быть настороже и не ослаблять своих сил на Аладже и прилегающих к ней высотах. У нас убыло: убитыми один офицер и 60 нижних чинов; ранеными восемь офицеров и 275 нижних чина; без вести пропавшими 18 нижних чинов. Вся потеря простиралась, таким образом, до 342 человек. Сверх того, убиты 63 и ранены 35 лошадей. Главнейшая убыль произошла во время отступлений, причем львиная доля досталась, конечно, колонне полковника Комарова, поставленной было, временно, в крайне стесненное положение и отбивавшейся несколько раз от наседавшего на нее с двух сторон неприятеля не только артиллерийским и ружейным огнем, но и штыками. Восемнадцать нижних чинов, пропавших без вести, принадлежат к этой колонне: все они пали на горе Большая Ягна во время натиска турок, и их не успели вынести при оставлении этой возвышенности. На другой день в штаб Мухтара-паши послано было через парламентера письмо, писанное и подписанное бывшим нашим консулом в Эрзеруме, г-ном Обер-Миллером. В письме этом, от имени командующего корпусом, излагалась просьба, чтоб оставленные нами на поле сражения тела преданы были погребению. Послание адресовано было к «начальнику штаба оттоманской армии, Фейзи-паше»
Из турецкого лагеря не замедлил последовать ответ. В письме к начальнику Корпусного штаба, генерал-майору Духовскому, излагалось, приблизительно, следующее: «Милостивый государь. Вчера, в штабе турецкой армии получено от некоего г-на Обер-Миллера, адресованное на имя бригадного генерала, Фейзи-паши, частное письмо, в котором изложена просьба командующего корпусом относительно погребения нескольких тел, оставленных русскими войсками на поле сражения в деле 6 августа. Имею честь уведомить вас, что, по распоряжению главнокомандующего, Мухтара- паши, все оставленные русскими тела преданы уже земле в трех могилах, вырытых у подножья, на средине и на вершине горы Большая Ягны. Вместе с тем, покорнейше прошу передать командующему корпусом, что он может быть вполне уверен, что в турецкой армии умеют соблюдать долг, предписанный в отношении оставленных на поле сражения неприятельских тел». Письмо это имело следующую подпись: «Начальник штаба Хасан-Кязим».
Эпизод этот нельзя не назвать очень характерным: турки еще раз доказали, что они умеют найтись в дипломатической переписи и никогда не прочь очень тонко кольнуть противника, щегольнув, вместе с тем, соблюдением международных обычаев. Просьба о погребении наших убитых была очень понятна; если не сами турки, то служащее в их рядах курды и бывшие кавказские горцы, как не раз случалось, варварски издеваются над попадающими иногда в их руки нашими убитыми. Им отрезают головы, носы, руки. Не далее, как шестого июля, после дела Владикавказского казачьего полка с турецкой кавалерией у Хаджи-Вали найдено было пять обезглавленных тел наших казаков. Допуская безнаказанно такие зверства, турецкий главнокомандующий не имеет права удивляться, если после сражения к нему относятся с просьбой, имеющей целью предупредить подобные, оскорбительные для человеческого достоинства, факты. Но в турецком штабе не преминули воспользоваться случаем, чтоб дать нам понять, будто мы, самой просьбой своей, сделали неловкость.
Дипломатические сношения с турецкой армией, кстати сказать, возникали здесь не раз. В этом отношении выделяются два случая. Еще под Карсом, во время какой-то небольшой стычки, один из чересчур смелых или беспечных санитаров попался в руки турок. По крайней мере, он, как говорится, «пропал без вести». Немедленно написали в турецкий штаб, предлагая или освободить санитара на основании женевской конвенции, или разменять его на одного из турецких пленных. Турецкие военачальники поспешили ответить, что самые тщательные розыски не открыли санитара, и что они немало удивлены предложением насчет размена, так как женевская конвенция им, дескать, хорошо известна и, свято соблюдая ее, они не замедлили бы освободить санитара, если б он действительно был случайно захвачен. Таким образом, и тут, на бумаге, выходит, что турки безупречно исполняют международные обычаи и всевозможные конвенции, а санитар, между тем, все-таки, исчез бесследно. Такое «бумажное» соблюдение общеизвестных правил войны не помешало туркам стрелять залпами из своего госпиталя в Ардагане, во время штурма этой крепости, когда наши войска, уважая Красный Полумесяц и предупрежденные офицерами, спокойно, с ружьем на плече, проходили мимо ворот госпитального здания. Это же не помешало туркам в первом же столкновении с Тверским драгунским полком послать несколько пуль в больничный фургон с красным крестом и зверски изрубить в куски бывших около него трех-четырех солдат. Погребая своих несчастных товарищей, возмущенные и ожесточенные тверские драгуны клялись отмстить туркам; но до сих пор, к сожалению, им не представился удобный случай столкнуться с неприятелем в серьезном деле.
Наше пребывание под Карсом доставило также и другой пример письменных сношений с начальниками турецких войск. Это было в то время, когда мы шли за Саганлуг, когда все еще находились в упоении успехом под Ардаганом, когда ежедневно толковали о «паническом страхе и бунтах» в Карсе и когда наиболее пламенные или усердные полагали, что достаточно «одного батальона», чтоб ночью захватить Арабтабиэ или любое, не менее сильное, из карсских укреплений. Получена была радостная весть об удачном переходе наших войск через Дунай. Об этом обстоятельстве сочтено было полезным сообщить карсскому гарнизону, предлагая ему сдать крепость. Турки отвечали на это предложение в таком смысле: «Придите и возьмите». За подобный ответ, конечно, ни один порядочный человек не станет упрекать турок, а отнесется к нему с уважением.
Потеря корпуса Мухтара-паши в деле 6 августа определяют различно. Достоверной цифры, конечно, никто не знает; те, которые наименее готовы в этом случае давать пощаду туркам, исчисляют ее в 800 человек. Очень может быть, что турки потеряли более нас, так как они неудачно пробовали занять Большую Ягны и во второй половине боя, играя роль атакующего, несколько раз были отражены с уроном.
