— Да, дядя Виль,— бодро ответил Годфри.
— И надолго?
— Месяцев на восемнадцать, ну, самое большее,— на два года, если…
— Если?…
— Если вы мне это разрешите, а Фина будет ждать моего возвращения.
— Ждать тебя! Нет, вы поглядите на этого жениха, который только и думает о том, как бы сбежать,— воскликнул Кольдеруп.
— Пусть Годфри поступает как хочет,— сказала девушка.— Дядя Виль! Я на этот счет много передумала. Хоть я и моложе Годфри, но если говорить о знании жизни, то я гораздо старше его. Путешествие поможет ему набраться опыта, мне кажется, не стоит его отговаривать. Собрался путешествовать — пусть едет. В конце концов ему самому захочется спокойной жизни.
— Что? — воскликнул Уильям Кольдеруп.— Ты соглашаешься дать свободу этому вертопраху?
— Да, на два года, которые он просит.
— И ты согласна ждать?
— Если бы я отказалась ждать Годфри, это означало бы, что я его не люблю.
Сказав так, Фина вернулась к фортепьяно, и ее пальцы, сознательно или невольно, тихо заиграли модную в те времена мелодию «Отъезд нареченного». Хоть песня и была написана в мажорной тональности, Фина, сама того не замечая, исполнила ее в миноре.
Смущенный Годфри не мог вымолвить ни слова. Дядя взял его за подбородок и, повернув к свету, внимательно на него посмотрел. Он спрашивал без слов, и для ответа слов тоже не понадобилось.
А мелодия, которую играла Фина, становилась все печальнее.
Наконец Уильям Кольдеруп, пройдя взад и вперед по комнате, направился к Годфри, который стоял словно подсудимый перед судьей.
— Ты это серьезно?— спросил он.
— Очень серьезно! — ответила за жениха Фина, не прерывая игры, а Годфри лишь утвердительно кивнул головой.
— All right! — произнес Кольдеруп, окинув племянника задумчивым взглядом.
Затем сквозь зубы добавил:
— Значит, перед женитьбой ты хочешь попутешествовать? Хорошо, будь по-твоему, племянник!
Сделав еще два-три шага, он остановился перед Годфри и, скрестив руки на груди, спросил:
— Итак, где бы ты хотел побывать?
— Всюду, дядюшка.
— И когда ты собираешься в путь?
— Это зависит от вас, дядя Виль.
— Ладно! Это произойдет очень скоро.
Тут Фина внезапно оборвала игру. Быть может, ей вдруг стало очень грустно? Так или иначе, решения своего она не изменила.
ГЛАВА IV,
в которой читателю по всем правилам представляют Т. Артелетта, называемого Тартелеттом
Если бы Т. Артелетт жил во Франции, соотечественники непременно окрестили бы его Тартелеттом[5], и мы находим, что это имя ему очень подходит.
В своем «Путешествии из Парижа в Иерусалим» Шатобриан упоминает маленького человека, «напудренного и завитого, в зеленом костюме, дрогетовом жилете с муслиновыми[6] манжетами и жабо, который пиликал на своей скрипке, заставляя плясать ирокезов»[7].
Калифорнийцы, ясное дело, не ирокезы, но Тартелетт был учителем танцев и изящных манер в Калифорнии. Хоть в уплату за уроки он и не получал, как его предшественник, бобровые шкуры и медвежьи окорока, зато ему платили долларами. Во всяком случае, Тартелетт ничуть не меньше способствовал приобщению своих учеников к цивилизации, чем тот француз, обучавший хорошим манерам индейское племя.
В ту пору, когда мы представили его читателю, Тартелетт был холост и говорил, что ему исполнилось сорок пять. Но десять лет тому назад он чуть было не вступил в брак с одной не слишком юной девицей. Ради такого события его попросили в нескольких строках дать характеристику самому себе, что он и не преминул сделать. Эти данные помогут нам воспроизвести портрет учителя изящных манер с двух точек зрения: моральной и физической.
Родился 17 июля 1835 года в три часа пятнадцать минут утра.
Рост — пять футов два дюйма три линии[8].
Объем выше бедер — два фута три дюйма.
Вес, увеличившийся за последний год на 6 фунтов,— сто пятьдесят один фунт две унции[9].
Форма головы — продолговатая.
Волосы — каштановые с проседью, редкие на макушке.
Лоб — высокий.
Лицо — овальное.
Цвет лица — здоровый.
Зрение — отличное.
Глаза — серо-карие.
Брови и ресницы — светло-каштановые.
Нос — средней величины, на краю левой ноздри выемка.
Щеки — впалые, без растительности.
Уши — большие, приплюснутые.
Рот — средний. Гнилых зубов нет.
Губы — тонкие, немного сжатые, обрамлены густыми усами и эспаньолкой.
Подбородок — круглый.
Шея — полная. На затылке родинка.
Когда купается, можно заметить, что тело белое, немного волосатое.
Жизнь ведет правильную, размеренную.
Не обладая крепким здоровьем, сумел тем не менее сохранить его благодаря воздержанности.
Бронхи слабые. По этой причине отказался от дурной привычки — курить табак.
Спиртных напитков, кофе, ликеров, виноградных вин не употребляет.
Короче говоря, избегает всего, что может оказать пагубное воздействие на нервную систему.
Легкое пиво, вода, подкрашенная вином,— его единственные напитки. Благодаря воздержанности, ни разу в жизни не обращался к врачу.
Движения — живые, походка быстрая, характер открытый и искренний. Деликатен до крайности — до сих пор не решился соединить свою судьбу с женщиной, боясь сделать ее несчастной.
Вот в каком свете представил себя Тартелетт — безусловно, заманчивом для девицы определенного возраста. Тем не менее брак не состоялся, учитель по-прежнему жил холостяком, продолжая давать уроки танцев и изящных манер.
В таком амплуа Тартелетт и появился в доме Уильяма Кольдерупа, а с течением времени, когда ученики стали мало-помалу отсеиваться, остался приживальщиком в семье богача.
Несмотря на все странности, он был очень славный малый и все домочадцы к нему привязались. Учитель танцев любил Годфри, души не чаял в Фине, и они отвечали ему взаимностью. Теперь у него осталось только одно честолюбивое стремление: передать молодым людям все тонкости своего искусства, сделать их образцом хороших манер.
И вот представьте себе, что именно этого человека и выбрал Уильям Кольдеруп в спутники своему племяннику для предстоящего путешествия. Впрочем, дядюшка имел некоторые основания предполагать, что Тартелетт в какой-то мере способствовал желанию Годфри побродить по свету для завершения образования. Раз так, пусть едут оба! На следующий день, шестнадцатого апреля, Кольдеруп вызвал учителя танцев к себе в кабинет.
