Понравился мужикам Серегин Яшин рассказ, и они нас с собой в вагон бухать позвали. А мужики те были деревенские, они дальше армии по стране не ездили, и везли с собой море самогона в двух трехлитровых банках. И тут мы с Серегой стали им наперебой другие рассказы рассказывать, а время от времени – про камасутру рассказывать, замолкая в нужных местах, как Шахерезады.
Изрядно усугубив самогону, вышли мы в тамбур, Беломор покурить, а Серега сказал:
– Черненко кинулся.
Я сказал:
– Почему ты думаешь, что Черненко кинулся?
Серега сказал:
– Есть такие соображения.
Вошли мы в наш отсек, сели дальше бухать самогон с мужиками.
Серега сказал:
– Черненко кинулся.
Мужики сказали:
– Почему ты так думаешь?
Серега сказал:
– Не думаю, а знаю.
Мужики сказали:
– Да не мог ты этого никак узнать. Радио тут нет. Ты только вышел и вошел, а уже говоришь, что Черненко кинулся.
Серега сказал:
– Спорим, что Черненко кинулся.
Мужики сказали:
– На что спорим?
Серега сказал:
– Если Черненко кинулся, то я сейчас налью себе полный стакан самогону и выпью его без вас.
Мужики спросили:
– А если не кинулся?
Серега сказал:
– Тогда вы все по стакану самогону выпьете, а я пропущу.
Тут какая-то большая станция наехала, и все мы увидели, что станция флагами с черными лентами увешена.
Выбежали, стали пипл спрашивать. А пипл говорит:
– Черненко кинулся. Гикнулся он.
Мужики репы почесали и налили Сереге полный стакан самогону, который он немедленно выпил.
Потом мы с ним опять вышли в тамбур, Беломор покурить, и я спросил:
– Серега. А откуда ты узнал, что Черненко кинулся?
Серега сказал:
– А вот откуда. Когда мы с тобой в прошлый раз в тамбуре Беломор курили, я краем глаза заметил, как на каком-то полустанке чья-то рука флаг с черной лентой вешала. Вот я и решил, что это – Черненко кинулся.
Тут темная история. То ли он действительно девятого марта кинулся, потому что на восьмое разбухался, то ли он раньше кинулся, а пиплу только девятого марта сообщили, чтобы восьмое спокойно отбухать.
Золотые были времена. Начальники не хотели пипл волновать, а пресса по струнке ходила. В наши времена бы прямой репортаж вели, прямо бы на его постели сидели и ноги дрыгающиеся крупным планом брали.
Вернулись мы, наконец, в Москву и образовались почему-то в Гульбарии. Наверное, мы с Комсомольской до Белорусской бухом в метро проехали.
Серега сказал:
– Яша. А я знаю, почему Гульбарий – Гульбарием называется.
Я сказал:
– Почему.
Серега сказал:
– Гульбарий называется Гульбарием от слова гульба. Потому что касеписты и касиповки тут постоянно гуляют.
И вот, смотрим мы с Серегой, как дело к обеду пошло, что все больше касепистов и касиповок в Гульбарии появляется. Это они со своего КСП, который Восьмого марта где-то в подмосковных лесах проходил, через Гульбарий возвращались.
Стали мы с ними дружить, долгий наш рассказ про Пшикалку рассказывать, постоянно вставляя вставную новеллу про Пляшущего Мента. Тогда-то мы и узнали, что у Высоцкого такая песня есть, и поняли, что не был пляшущий мент сумасшедшим, и даже гомиком или гусиком не был. Просто, он эту песню знал.
Заслипили мы в тот вечер на какой-то касепшной тусовке, Серега касиповку снял, а я Джуманияза сделал.
С тех пор мы с Серегой поняли, как стремно ездить в какие-то незнакомые города, и решили по-прежнему в Вильнюс да Ригу ездить.
Дальше:
Маленький беззащитный пипл
В одном и том же трузере