В самый раз остановиться на главном достижении сезона — стройной геологической концепции, которая, как мозаика, наконец стала формироваться в его мозгу из отдельных разбросанных фактов и наблюдений, подкрепленных массой палеонтологического материала — одна собранная Русановым коллекция ископаемой фауны насчитывала 212 видов, значительно больше, чем у остальных исследователей вместе взятых.
Уже вернувшись в Париж и работая с литературными источниками, он обнаружил сходство в фауне силура Средней Европы, Новой Земли и Северной Америки. Тем самым подтверждалась мысль, зародившаяся в этих же местах год назад о единой океанской акватории, где обитали эти теплолюбивые организмы, — это означало, что в то время перечисленные территории были акваторией, а если точнее — дном единого обширного теплого океана, простиравшегося на тысячи километров через современный Северный полюс, о положении которого в то время самые смелые научные умы строили не менее смелые гипотезы. Факты находились в руках исследователя и обладали своей логикой, не поддающейся наскокам оппонентов.
Столь солидный вклад в мировую палеогеографию не снимал с Русанова проблем геологии самой Новой Земли, тем более что с поступлением новой научной информации их вырисовывалось, как сказал бы поэт, «тьмы, и тьмы, и тьмы». Очевидно, следовало найти некое руководящее звено. Основополагающим заключением стал для Русанова вывод о наличии «древней геосинклинали, ориентированной в палеозойское время (то есть между 250 и 600 миллионами лет назад. — В. К) в направлении современного простирания Новой Земли» (1945, с. 255). Разумеется, со времени ее возникновения такая структура осложнялась многими вторичными нарушениями (природа, как известно, наших упрощенных схем не признает) в виде смятия отдельных слоев, а также многочисленными трещинами, разбивающими ее на отдельные блоки, вдобавок смещенные относительно друг друга — и в этой головоломке геологу надо разобраться с максимальной точностью! Неудивительно, насколько важно при этом выбрать правильное направление — Русанову это удалось. Теперь скопление разобщенных фактов стало постепенно приобретать стройное теоретическое объяснение, где отдельные факты и положения уже не противоречили, а взаимно дополняли друг друга. А сколько подобных построений у других исследователей порой незаслуженно кануло в Лету, тогда как другие, поначалу фантастические, с годами обрели статус неколебимых истин — к ним относятся и достижения Русанова, которых не поколебала даже новейшая глобальная тектоника плит, начавшая свое победное шествие во второй половине XX века. Разумеется, он использовал и важнейшие теоретические достижения своего времени — учения о геосинклиналях Ога. Подчеркивая теоретическое родство учителя и ученика, иные последователи Русанова говорили, что он занимался не столько геологией (подразумевая прежде всего поиск полезных ископаемых), сколько «огологией» — склонность геологов к юмору общеизвестна.
Теперь, когда была подведена теоретическая база, пора было задуматься о палеогеографии архипелага — о том, как в прошлом вела себя эта гигантская складчатая зона на продолжении Урала, включавшая и Новую Землю. А вот как в карбоне эта складчатая протяженная зона испытала поднятие, причем с многочисленными нарушениями в виде трещин, по которым внедрялась магма? А поднявшиеся горы, как известно, подвергаются интенсивному воздействию разнообразных разрушительных природных процессов — текучими водами, ветром, ледниками и т. д., когда расплавленная магма в виде диабазов оказалась на поверхности. Видимо, подобное повторялось не однажды. От более молодых мезозойских морских осадков (отложившихся 70-230 миллионов лет назад) почти ничего не осталось, если не считать редких находок белемнитов и аммонитов. С тех пор вместо острых гордых альпийских пиков и гребней хребтов на Новой Земле чаще встречаются древние выровненные поверхности, так называемый пенеплен. Здесь Русанов (видимо, первым в России) использовал новейшие теоретические достижения американской геоморфологической школы Уильяма Морриса Дэвиса из Гарвардского университета (США) с его идеей цикличности в формировании рельефа земной поверхности. Еще раз подчеркнем, что Русанов, несомненно, был в курсе последних достижений мировой науки и умел пользоваться ими. А дальше в условиях Новой Земли, по его представлениям, действовала классическая схема, когда оледенение сменилось наступанием моря, отступание моря — очередным оледенением, причем многократно, и все это находило отражение в формировании пород и рельефа архипелага. Так сформировался (без деталей) современный лик Новой Земли, каким она встречает на своих берегах каждого вновь прибывшего.
Разумеется, не забывал Русанов и практических результатов своих исследований, полагая, что «одна из задач науки состоит в том, чтобы давать общие руководящие начала, и дело практики — уметь ими воспользоваться» (1945, с. 242). В первую очередь это относилось к полезным ископаемым, даже если в его время это было делом лишь отдаленного будущего.
В первую очередь будущие колонисты Новой Земли, преимущественно добытчики морского зверя и оленеводы, нуждались в топливе, которое, судя по аналогии с соседним
Шпицбергеном, здесь также можно было ожидать в виде каменного угля, на что и надеялся исследователь, приступая к работам на Новой Земле. Однако его же собственные результаты, воплотившись в теорию, не оставили от этих надежд камня на камне: в палеозойском море углей на архипелаге возникнуть просто не могло. А более поздние мезозойские слои с маловероятными континентальными условиями просто уничтожались в процессе поднятия архипелага интенсивными природными процессами — водой, ветром, льдом и т. д. уже сравнительно недавно, разумеется по геологическим меркам. Оставался торф, которым он и предлагал воспользоваться, особенно на пастбищах во внутренних районах Новой Земли, где нельзя было надеяться на плавник. Правда, будущее показало, что возможности архипелага с точки зрения оленеводства весьма ограничены — запасы естественных кормов позволяли прокормиться здесь всего нескольким тысячам оленей. А торфа тоже оказалось немного, поскольку сейчас для его образования слишком холодно, и достался он нам из более теплого времени, так называемого голоцена (последние 10 ООО лет), которым Русанов практически не занимался.
Не сулило особых надежд на Новой Земле и железо, зато близкие по химическому составу минеральные краски охра и мумия могли составить конкуренцию аналогичным товарам на северных рынках при подходящей конъюнктуре. Интереснее обстояло дело с рудами цветных металлов, признаки которых, особенно медных и свинцово-серебряных, выглядели обнадеживающими для последующих поисков. Достаточно было строительных материалов — мрамора, аспидного камня и диабаза. Наконец, асбест и связанные с диабазами проявления благородных металлов платины и иридия — но все это, разумеется, в отдаленной перспективе.
