Мы вернулись к вагону и сообщили, что бумажек в милиции не дают, а вот ехать нам очень нужно.
— Так что, я вас опять в купейном вагоне повезу?
— Ну, не обязательно, нам всё равно, — отвечали мы.
— Нет, я вас не имею права пустить, — возражала она. –
А если контролёры? Что мне, из-за вас, работу терять?
— Не волнуйтесь, пусть едут, — замолвил за нас словечко молодой милиционер, оказавшийся рядом, другой, не из тех, что везли нас в Таксимо. — Если будут контролёры, я разберусь.
И нас направили в общий вагон: езжайте, но если будут контролёры, вам сообщат, будьте готовы покинуть поезд. Мы расположились, Андрей уснул, а у меня завязалась интеллигентная беседа с перебравшимся поближе милиционером — его звали Максим, он видел меня когда-то в телевизоре, а теперь сопровождал поезд от Таксимо до Северобайкальска.
* * *
Максиму было лет 25. Раньше он был геологом, работал на Чукотке и в других отдалённых регионах, но деньги на геологию перестали выделять, и он пошёл в милиционеры. К милицейской профессии он относился с юмором («мы, мол, из внутренних органов, а то, что из внутренних органов, всегда всплывает кверху»). До Северобайкальска было далеко, поэтому, переговорив обо всех вещах, мы перешли на смысл жизни. Максим предположил, что человек подобен животному, и цель его жизни — в воспроизведении себе подобных. Я предположил, что человек подобен Богу, и цель его жизни — в творчестве, в со-творении мира. Стали выяснять: человек, сделавший 100 детей, является ли более полно выполнившим цель человеческой жизни, чем сделавший только одного или двух. Максим сказал, что размножаться — не значит делать детей, а значит — делать людей. На этом мы объявили перемирие и перешли на более «взрывную» тему — политическую. Пару месяцев назад — 3 июля — были выборы, и все в России обсуждали последствия их. Вскоре к нам присоединился какой-то ночной пьяница. (Дело было уже ночью, в общем вагоне было человек двадцать, было тихо и темно.)
— А чем-м вам не н-дравится Леб-бедь? У н-нас весь ппа-сёлок за Лебедя! — сказал он.
Пьяница вставлял в наш разговор так много реплик, что мы решили разойтись спать. На прощанье Максим подарил мне 15 тыс. рублей.
— Не в обиду, возьми, поедите где-нибудь.
Миновали знаменитый Северомуйск, известный тем, что рядом ещё с брежневских времён строят тоннель. Северомуйский тоннель, если он будет построен когда-либо, окажется одним из самых протяжённых в мире. Продолблено почти 20 км, осталось меньше полукилометра. Но строительство ведётся в таких сложных условиях, что если работы в тоннеле совершенно прекратить, вода его быстро затопит и то, что уже сделано, будет испорчено. Ну а пока тоннеля нет, поезда идут по хитроумному обходу — настоящему горному серпантину. Если максимально допустимый уклон железной дороги составляет 9 метров на километр длины, то на Северомуйском обходе уклоны достигают 40 метров на 1 км. Несчастные грузовые поезда приходится, сказывают, расцеплять на несколько частей, и ещё дополнительно подталкивать их сзади другим локомотивом. Тоннель, очевидно, нужен; обход был проложен только как временная дорога. Но тоннельщики хотят получать свою зарплату, БАМ уже не может их финансировать, и вот участок Лена—Хани, куда входит и будущий тоннель, передан Западно-Сибирской ж.д.
Тоннельщики довольны: надеются, что хоть зарплата будет вовремя. А пока содержание незавершённого тоннеля обходится, как мы узнали, в 100 миллиардов руб. ежегодно.
Ночью проехали станцию Новый Уоян. Весь вокзал и платформы были усыпаны снегом. Снег сыпался и сыпался за окном в свете тусклых фонарей станции. «Ничего себе, начало сентября,» — думали мы. На Уояне ожидались контролёры. Выходить очень не хотелось. К счастью, контролёрам тоже в эту ночь не хотелось куда-то идти, и проводники общего вагона известили нас, что мы можем спокойно ехать до самого Северобайкальска.
СЕВЕРОБАЙКАЛЬСК
…Ранним утром, часов в шесть, наш поезд, по дороге облипший снегом, пришёл в славный Северобайкальск. С крыши поезда под ноги недоумевающим северобайкальцам обваливались целые пироги из снега, это было занимательно, потому что больше нигде в городе снега ещё не было. Путь поезда на этом заканчивался.
Милиционер Максим хотел подсадить нас в поезд Северобайкальск—Тайшет, сказал, что поговорит с начальником. Но когда мы подошли, оказалось, что в поезд сели контролёры и наше пребывание там нежелательно. Не очень огорчившись, мы решили изыскать другие поезда.
Вокзал Северобайкальска был огромен, совершенно недопустимо огромен для этих регионов, причём две торцевых стены оного были полностью стеклянные, а на отоплении экономили — видимо, чтобы никто не вспотел. На вокзале была совершенно уличная температура, главный зал оного был метров двенадцать высоты, и если бы там образовалась тучка со снежинками, это бы никого не удивило.
На вокзале нам удалось переписать величайшей стратегической важности служебное расписание всех поездов по БАМ ж.д. Хотя Северобайкальск уже не БАМ, а восточно-сибирская ж.д., новых расписаний пока не напечатали. Это расписание я очень хотел увидеть во все дни своего пребывания на БАМе, но в одних местах его не было, а в других мне его не показывали, ссылаясь, что «служебные расписания частным лицам не предоставляются». Что в них секретного, я не знал.
Зашли к дежурной по станции. В комнате (с надписью, как обычно, «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН») за большим пультом, изображавшим размещение поездов на всех путях станции, было несколько тётушек, крайне удивлённых нашим появлением. Мы рассказали, что мы путешественники и ищем составов на запад. Отвечали, как обычно, что в грузовых поездах ездить запрещено, но можно попробовать. Мы объяснили, что уже 3000 км от Сов. Гавани мы на них ездим и вполне успешно. Оказалось, в ближайшее время составов не будет. Тётушки напоили нас чаем, собрали материальную помощь — тысяч двадцать, что было очень здорово, и сказали, чтобы мы приходили в следующую смену — часа через два, узнавать, не созрели ли ещё товарняки.
Мы отправились гулять по городу. Северобайкальск строили люди из Ленинграда, и они размахнулись вширь и вглубь, состроив один из крупнейших городов
БАМа — там живёт около 30 тысяч жителей. Это половина от населения Тынды и раз в пятнадцать больше населения Новой Чары. Вообще город не производил впечатления захолустья: мы не нашли ни пустых домов, ни бесхозной, ржавеющей техники, — аккуратный маленький городок. Северобайкальск относится к Бурятии, но бурят в городе не наблюдалось.
Мы отправили телеграммы родителям, купили хлеб и так с пользой растратили половину подаренных нам денег. Цены в Северобайкальске были ниже, чем в Москве — впервые за последние полтора месяца. Мы ещё раз, мысленно, сказали спасибо людям, снабдивших нас деньгами даже без нашей на то просьбы и отправились на Байкал, берег которого находился совсем неподалёку.
