Но не всегда охота складывалась по заведенному образцу. В арсенале Гамильтона хранилась пика, металлический наконечник которой, почти той же толщины, что и древко, был скручен, словно обычная нитка. А происшествий набиралось у него на целую главу.
Однажды Гамильтон преследовал медведя на пересеченной местности. Оказавшись у ручья, стремительное течение которого не давало ему замерзнуть ― образовались лишь закраины, ― зверь хотел было через него перемахнуть, но то ли ручей был слишком широк, то ли медведь плохо примерился, он ухнул в воду, не коснувшись противоположного берега. И в то же время охотники, увлеченные порывом погони за ним по пятам, со всего маху влетели в поток в нескольких шагах от медведя. С быстротой молнии Гамильтон вскочил на ноги и, прежде чем медведь догадался использовать выгоды своего положения, пронзил своей пикой и пришпилил его ко дну. Мужик почти так же быстро и ловко, как его хозяин, сделал то же самое, и оба, соединив усилия, держали таким образом зверя до тех пор, пока тот не захлебнулся. Это был черный медведь самого крупного вида, самый красивый, какого Гамильтон когда-либо убивал. Сегодня его чучело находится в зоологическом кабинете Лондона, которому Гамильтон его подарил. Медведь был высотой в восемь английских футов. Судите сами, какой силой должны были обладать два человека, чтобы удержать под водой подобного монстра во время конвульсий, вызванных агонией, что удваивали его мощь.
Гамильтон рассказывал еще об одном приключении, менее драматическом, но не менее курьезном.
Крестьяне пришли ему сказать, что в 40 шагах от опушки леса была оставлена павшая корова, и что вечером, есть ее, наведывался медведь.
Гамильтон решил подкараулить и убить мародера. Поэтому он обосновался против леса в пределах досягаемости выстрела из карабина в яме, которую закрыл ветками с листвой, и стал поджидать в засаде любителя свежего мяса. Было это в конце мая, в одну из тех прекрасных летних ночей, когда в самую глухую пору вокруг видно почти так же хорошо, как в разгар дня. Наш охотник, немой и неподвижный, устремив взгляд на корову и контролируя взглядом местность в радиусе двух-трех верст, очень удивленный, что ничего не показывается ему в этом пространстве, был в засаде уже два или три часа, когда вдруг ощутил у своего плеча горячее дыхание и услышал шумное сопение прямо в ухо. Он содрогнулся, но не от страха, а от неожиданности, и живо обернулся, чтобы оказаться лицом к врагу. Противник, это был медведь, который его обнаружил, дал большого крюка и приблизился к яме с тыла, чтобы узнать, что в ней находится, и сделал это так осторожно и бесшумно, что Гамильтон, человек со слухом серны, не уловил ни хруста ветки, ни шороха листка. И тогда произошло то, чего Гамильтон не ожидал: зверь, ужаснувшись открытия, что только что сделал, так стремительно бросился к лесу, что скрылся там даже раньше, чем Гамильтон, выбравшись из-под веток, успел испытать чувство радостного облегчения.
Наконец, пресыщенный убийством, может быть, 150 медведей либо пикой, либо из карабина, подогретый рассказами Жерара, Дегоржа и Гордона Камминга, он решил отправиться на мыс Доброй Надежды, чтобы оттуда углубиться в Африку, где он рассчитывал поохотиться на слона, пантеру и льва. Он уже сделал все приготовления и сообщил друзьям день отъезда, когда пара прекрасных глаз пересекла его дорогу.
Человек предполагает, любовь распоряжается. Будущий победитель львов, слонов и пантер, был покорен и вместо того, чтобы ехать на Мыс, женился на очаровательной мадемуазель Андерсон, с которой в качестве мирного землевладельца отправился на жительство в один из уголков Ирландии, где охотится только на лисиц, зайцев и болотных куликов. Сумейте и вы, дорогие читатели, закончить так же по-христиански, как сделал это славный охотник на медведей Гамильтон!
Не думайте, что мы покончили с медведями. Мне остается рассказать вам о роковом медведе, о том единственном, который по-настоящему страшен для охотника, каким бы мужественным и искусным он ни был. Мне остается поведать вам о сороковом медведе.
Можно убить 39 медведей, не получив ни царапины, но сороковой отомстит за 39 предыдущих. Это поверье настолько распространено в России, что самый отважный, самый опытный, самый ловкий охотник, не дрогнувший против тех 39-ти, только дрожа, пойдет на сорокового. Ну и вот, нападая на сорокового с дрожью в коленках, он его не возьмет, а сороковой медведь не упустит охотника. Верно, и вправду в этом что-то есть, поскольку в России 20, 30 и, может быть, сотня охотников были убиты их сороковыми медведями. А случись, что и сороковой взят, тогда русский охотник, если он имел обыкновение ходить на медведя с ножом, пойдет на зверя уже с ножом перочинным, если ― карабином, то пойдет с карманным пистолетом.
Если он привык охотиться с ножом… мы говорим так, потому что казак в Сибири, как наш горец в Пиренеях, ходит на медведя с ножом.
Вот он обнаружил пристанище медведя; он надевает медный шлем, предохраняющий от когтей, берет ragatina ― рогатину[62] в левую руку и обращается к жене, если женат, к любовнице, если холост, чтобы она привязала нож к его правой руке. Нож привязан; он уходит прямо туда, где медведь, и бросается на него ― грудь на грудь, поймав в рогатину, что в левой руке, голову зверя, а правой вспарывая ему брюхо, от пуповины до грудной кости, строго по центру, насколько это удается, так как убить зверя еще не все, главное ― не испортить шкуру. На этот счет есть прелестная басня Крыловa; к несчастью, у меня нет под рукой произведений этого знаменитого писателя, без чего я не сумею ее вам пересказать. Но, вместо басни, расскажу вам сейчас одну историю.
Пятидесятилетний сибирский казак, на счету которого уже 39 медведей, вооруженный карабином вместо своего ножа, отправляется на охоту ― на сорокового, взяв с собой сына ― молодого человека 20 лет. Взять сына в помощь и применить карабин, вместо ножа, он решил в целях предосторожности, ввиду серьезности предстоящего дела. Мы же сказали, что казак искал своего сорокового медведя. Его сын был вооружен рогатиной и ножом.
И вот, внезапно, вдруг, вместо медведя, навстречу им бросается леопард, по красоте переливов шерсти и свирепой повадке ничуть не уступающий своему собрату, которого Данте встретил на дороге, в начале жизненного пути. Видимо, зверь заблудился и оказался вдали от родного края; по всей вероятности, он пришел из Индии через Центральную Азию, достиг благодатных климатических зон Южной Сибири, Барнаула, озера Apaлa, на берегах которого поселилась самая роскошная растительность Китая.
