На следующий день Павел и посланные от языческо-христианских общин были официально приняты Иаковом, братом Господним, и старейшинами Иерусалимской церкви. Пожертвования прибыли по назначению. Петр и другие апостолы отсутствовали — они ушли благовествовать; Фома, согласно традиции, к тому времени уже достиг северной Индии. Суровый аскет Иаков продолжал проводить свою осторожную политику — священники и правители иудеев терпели эту большую группу соплеменников, которые признавали Христа Мессией, но соблюдали в то же время обычаи предков. Большинство старейшин Иерусалимской общины были уверены, что Павел, где бы он ни появлялся, наносил ущерб их дипломатическим усилиям. Павлу их мнение было известно: многие месяцы он беспокоился — примут ли старейшины духовное подаяние от христиан Европы и Асии?
Лука замечает, что Павел и старейшины обменялись горячими поцелуями. Затем посланные выступили вперед, чтобы передать деньги. Павел "рассказывал подробно, что сотворил Бог у язычников служением его". Речь его имела определенную цель: побудить старейшин облегчить свою перенаселенную общину и послать братьев продолжить дело, начатое Павлом, распространять благую весть до тех пор, пока все люди на земле не станут одной паствой Одного Пастыря.
Реакция старейшин была разочаровывающей. Вознеся положенную по случаю молитву, они быстро повернули дело другим боком.
"Видишь, брат", — сказали они, — "сколько тысяч уверовавших иудеев, и все они ревнители закона; а о тебе наслышались они, что ты всех Иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтоб они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям". Старейшины не утверждали, что это их собственная точка зрения — вопрос был поставлен по письменному требованию Синедриона. От Павла требовалось какое-нибудь действие, демонстрирующее его лояльность по отношению к иудеям. "Итак что же?.. Сделай же так, как мы скажем тебе…" Павлу предлагалось поступить согласно древнему обычаю и показать свое послушание закону, взяв на себя издержки за очищение и жертвы четверых бедных паломников. Старейшины выставили вперед четверых бедняков, остригших волосы во исполнение обета, но не имевших средств на покупку жертвенных птиц и животных. "Если ты поступишь по обычаю, то все поймут, что слышанное ими о тебе несправедливо, и что сам ты продолжаешь соблюдать закон".
Павел, таким образом, попал в очень затруднительное положение. Старейшины, без сомнения, знали, что у него нет своих собственных денег, а использовать пожертвования христиан Европы и Асии для исполнения иудейских традиционных обрядов было нехорошо. Кроме того, Павла призывали самому провести черту, разделяющую апостола и его учеников. Старейшины открыто настаивали, чтобы Павел объявил о своем подчинении Моисееву закону и соблюдении обычаев. Но ведь он не соблюдал их! Он лишь уважал их и согласен был вести себя, как иудей, чтобы приобрести соплеменников для Христа, но сам он не считал себя связанным иудейским законом, несмотря на то, что исполнил обет очищения в прошлое свое пребывание в Иерусалиме. Таким образом, от него требовали обмана.
Но такова была его любовь к иудеям, что он согласился с планом старейшин постольку, поскольку это могло помочь иудеям обратиться ко Христу. "Любовь да будет непритворна", — писал он римлянам. Никогда не приведет зло к добру — учил он; теперь он поступал вопреки собственному совету. И ни в чем так не видна его беззаветная любовь к иудеям, как в этой трагической ошибке в Иерусалиме, на Пятидесятницу 57 года по Рождеству Господа нашего Иисуса Христа.
Павел немедленно оставил дом Мнасона и поселился в одном из дворов Храма с четырьмя бедняками, которых он никогда в глаза не видел. Там, по обряду очищения, им предстояло пробыть два или три дня. Павел заплатил требуемые деньги, соблюдал обычаи, постился. И каждую минуту сознавал, что положил голову в открытую пасть льва. Толпы паломников, теснящиеся в Храме, находились в состоянии чрезвычайного возбуждения — несколько лет назад они подняли восстание, когда скучающий римский солдат, несущий службу на стенах крепости Антония, оскорбил их неприличным жестом. Иудеи из Асии и Европы, не выносившие присутствия Павла, видели его в самом святом для них месте!
Обряд очищения подходил к концу. На следующее утро четыре неизвестных бедняка должны были сжечь свои остриженные волосы на жертвенном огне. Павел собирался вернуться в дом Мнасона и вскоре отплыть в Рим.
Нескончаемый поток паломников струился по дворам храма, во всем чувствовалась болезненно напряженная национальная и религиозная гордость. Павел был готов к любой опасности, предупрежденный пророками. И беда нагрянула. Иудеи из Асии, видевшие Павла на улицах в обществе бывшего язычника, необрезанного Трофима из Эфеса, решили, что один из четырех бедняков — это Трофим, которго Павел тайно провел в Храм, совершив страшное святотатство.
— "Мужи Израильские! помогите!" — возопили они, — "Этот человек всех повсюду учит против народа и закона и места сего; притом и Еллинов ввел в храм и осквернил святое место сие".
Все, слышавшие этот призыв, бросились к Павлу, чтобы казнить отступника и святотатца. Возмущение росло, и вскоре человеческий вихрь закружился вокруг апостола. Его вытащили за пределы святыни, где нельзя было проливать кровь. Избитого, израненного, сопровождаемого криками издевательства и ненависти, Павла стащили вниз по ступеням, награждая ударами и пинками. Он слышал, как великие врата Храма захлопнулись за ним, слышал сплошной рев кровожадной массы людей. Теперь или никогда надо было подтвердить его собственный принцип: "Радуйтесь в Господе всегда, и еще говорю: радуйтесь… — и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе".
Павел еще не падал, но уже терял силы. Скоро его повалят на землю и начнут рвать на куски. Кто-то выворачивал ему руки, кто-то пытался оторвать ему ухо, глаза слезились под ударами. Ждать оставалось недолго. И он умрет, не в силах сказать ни одного слова?
Сквозь гул толпы прорезался звук металла — шли римские солдаты. О возмущении немедленно доложили римской страже, которой командовал тясяченачальник ("хилиарх" по-гречески) Клавдий Лисий, сразу распознавший все признаки слепого восточного массового помешательства, бросив взгляд с башни на столпотворение около храма. Налицо было гражданское неповиновение, следовало принять меры. Две сотни хорошо обученных опытных солдат, расквартированных в крепости Антония, возвышавшейся над северо-западным углом храма, спустились с крыши портика по специальным ступеням, предназначенным обеспечить быстроту маневра. Стража ворвалась в самый центр беспорядка.
