8-го января, написав письмо дадьязмачу с благодарностью за гостеприимство и передав его фитаурари, я выехал провожаемый громадным конвоем с азаджем Дубаля и каньязмачем Уорке во главе. Фитаурари от имени дадьязмача одарил всех моих слуг и меня также просил принять мула с убором, но я отказался под тем предлогом, что, не будучи знаком с дадьязмачем, не могу принимать от него подарка. Он меня проводил за город со всеми наличными солдатами, но, не смотря на все эти почести, я узнал, что он тайно приказал, чтобы меня не вели и не показывали мне никакой другой дороги, кроме той, по которой я приехал. Далеко вперед высылались солдаты с приказанием удалять с пути галласов, у которых бы я мог спросить дорогу. Я намеревался, перейдя реку Габу, двинуться к северу на большую дорогу из Леки в Уалагу, но случайно узнал, что через Габу есть еще другой мост и более удобная дорога. Не смотря на все затруднения и хитрости конвоя, я повернул на эту дорогу, предварительно разведав ее. 11-го января мы дошли до заставы у моста через Габу. Нас не хотели пропускать, но мы перешли силою. По ту сторону начинается Уалага и местность совершенно меняется. Тут уже не так влажно, как в Илу Бабуре и Моче, и растительность не так богата, но страна более населена, а почва, хотя не такая черноземная, как там, но тоже по-видимому плодородная. Преобладающей вид деревьев — мимоза. Тип жителей тот же, но по-видимому они здесь богаче, на всех были надеты шаммы, а многие имели даже штаны. Дома тоже лучше и больше, а это — верный признак обилия скота. Встречается много женщин с шоколадным цветом кожи; некоторые кажутся издали белокурыми: у них волосы разделены на массу тоненьких косм, покрытых слоем светложелтой глины.
12-го января мы перешли границу владений дадьязмача Тасамы, вступив во владения дадьязмача Демесье и, пройдя мимо больших базаров Супе и Содо, ночевали в земле Абеко. 13-го января мы достигли большего торгового поселения Гунжи. Гунжи и Содо, также как и Било, подчинены Нагади Расу. Тут я получил известия, изменившие совершенно мои прежние планы. Я узнал, что дадьязмач Демесье деятельно собирает продовольствие, чтобы идти в поход против Абдурахмана (он владеет течением Тумата и Бени Шонгулом), а дадьязыач Джоти вызван к дадьязмачу Демесье и уже находится в пути. Так как, очевидно, поход не мог быть отложен в виду наступающих дождей, то я решил как можно скорей ехать к дадьязмачу Демесье, узнать от него истинное положение дел и постараться в случае похода принять в нем участие. В 7 часов утра, в сопровождении одного слуги и проводника, выведшего нас на большую дорогу, я двинулся к Дидессе. После 5-ти часового быстрого движения по очень трудной горной дороге с переправой через реку Добану мы достигли заставы по ту сторону Дидессы. На мое требование дать проводника для указания брода начальнике ответил отказом. Нам пришлось его искать вдвоем со слугой. Трудность поисков увеличивалась тем, что с одного берега трудно было различить среди массы тропинок на другом берегу, какие из них проложены людьми и какие — гиппопотамами. Пошли наудачу и благополучно переправились. В 6 часов вечера, сделав 80 90 верстный переход, мы достигли стоянки дадьязмача. Последний был болен, но, узнав о моем приезде, принял меня с крайним радушием, как старого друга. От него я узнал, что императоре действительно приказал ему готовиться к походу, чтобы по первому приказанию немедленно выступить на западные границы для действий против Абдурахмана. У него все уже было готово к походу, кроме 1,000 ружей, которые они должен был получить из Адис Абаба и за которыми уже посланы были люди. Узнав о моем желании принять участие в походе, они ответил, что был бы в высшей степени счастлив, если я буду ему сопутствовать, но что на это необходимо разрешение его величества. На следующее утро я послал письма: одно — к императору, с просьбой о разрешении участвовать в экспедиции, другое — с такою же просьбою в Россию.
На 8-й день после моего приезда пришли мои остальные слуги и мулы, причем во время переправы через Дидессу произошло несчастье со слугой, которого утащили крокодилы.
В ожидании ответа императора я занялся охотой. Тщетно прождав 14 дней ответа на мое письмо, я стал опасаться, что не случились ли какие-нибудь затруднения, и решил ехать лично в Адис Абабу, и 29-го, в 8 часов утра, в сопровождены одного слуги, — он на муле, я на лошади, — тронулся в путь. Дорога была знакомая и мы двигались быстро. С нами было несколько галет и несколько фунтов ячменю, запас которого мы пополняли в местах остановок. Порядок движения был следующий: покормив на рассвете мулов, мы выступали в 6 часов утра и шли, где местность позволяла, рысью, в противном случае— шагом или пешком, до 12 или 1 часа. Затем в полдень делали маленький привал и продолжали движение до захода солнца, проезжая таким образом, в зависимости от дороги, от 90 до 110 верст в сутки. На четвертые сутки 1-го февраля, сделав за это время 350–370 верст, я к вечеру прибыл в столицу и остановился у г. Мондона.
На следующий день по приезде я был принять императором. Он очень интересовался моим путешествием и удивлялся быстроте пробега, относительно же экспедиции сказал мне, что она не состоится, так как Абдурахман выразил готовность покориться и согласился на требование негуса приехать лично или прислать в Адис Абабу отца для выражения покорности.
Через несколько дней пришли неутешительные вести от раса Вальде Георгиса, находившегося в походе против Каффы, и император приказал Демесье идти со своими войсками к нему на помощь. Узнав об этом, я обратился к нему с прежней просьбой, но негус уклонился, мотивируя свой отказ опасением чтобы я не погиб в его стране. Все эти войска участвовали и в Итальянской войне; у многих убиты там родственники и друзья. Зная, что аббисинцы мало делают различия между белыми, император очень опасался, что могут найтись такие, которые воспользуются случаем отомстить за смерть своего друга или родственника, и в день боя пристрелят меня сзади. Несмотря на мои убеждения, что я беру все последствия на свою ответственность, он остался непреклонным — пришлось помириться с горькой мыслью быть так близко от войны и не принять в ней участия.
11-го февраля прибыли мои мулы и слуги, а 13-го февраля я отправился налегке на охоту на слонов к дадьязмачу Габро Егзиабееру в Леку.
Мое снаряжение состояло из маленькой палатки, двух вьюков с подарками, бельем и одеждой и двух больших бурдюков с горохом [19] Вооружение состояло из 6 ружей Гра, двух—3-х линейных винтовок, одного штуцера, одного двуствольного охотничьего ружья и одного слонового ружья системы Гра четвертого калибра с разрывными пулями, весом 24 фунта. 51 его купил в Адис Абаба за 120 талеров. С личным моим слугою и старшим слуг было 14, по одному на ружье, при слоновом же ружье очень тяжелом состояло два человека, попеременно несших его, так как, кроме этого, они еще имели другую ношу, а переходы предполагались большие. От Адис Абаба до Лекамти, резиденции дадьязмача Габро Егзиабеера, считается 360–400 верст. Сезон охоты на слонов уже начался; времени у меня оставалось мало, так как я намеревался пройти это расстояние возможно быстро с таким расчетом, чтобы, поохотившись, поспеть на пароход, отходящий из Джибути 2-го апреля. Поэтому, запасшись только письмом от императора к дадьязмачу Габро Егзиабееру, я отказался и от проводника, и от дурго по дороге. Мы выступили 13-го февраля в 12 часов дня. 15-го мы ночевали на вершине перевала по дороге в Чалеа, 16-го, миновав город Вареилу, мы поднялись на горы Тибье, сделав днем маленький привал в городе ликамакоса [20] Абаты. Шума ликамакоса зарезал для нас барана, и мы тут заговелись на великий пост. 17-го мы миновали вершину Тибье и Тулу Амара. 18-го мы перешли верховье реки Гибье, а 19-го, в 12 часов дня, мы прибыли в г. Лекамти. Таким образом все расстояние проехали в 6 суток, делая по очень трудной горной дороге верст по 60 в день. Мы выступали в 6 часов утра и шли до 12 или до часу, делали маленький привал и затем опять шли до вечера. Выходило в день 10–11 часов движения. Наше питание за это время состояло почти исключительно из поджаренного на сковороде гороха, а в первые дни до начала великого поста мы ели убиваемых по дороге газелей, большею частью сырыми, чтобы не тащить их с собою.
