Мы въехали на холм, почти к основанию ступы Сваямбунатха, а если бы шли пешком, то преодолели бы триста шестьдесят пять ступеней (по числу дней в году). Прибежала девочка и сказала, что будет сторожить машину.
— Никто не украдет, — сказал Саша, — но пусть сторожит. Три рупии заработает.
Мы бродили вокруг ступы, крутили барабаны, распугивали обезьян, любовались на Катманду с высоты птичьего полета, заглядывали в маленькие, словно игрушечные, храмики. Тер-Григорьян затеял длинный разговор с молодым монахом, и тот пошел показывать нам алтарь, а потом долго влюбленными глазами провожал беспокойного Александра Левоновича, который быстро семенил вниз по спуску, успевая на ходу обмениваться репликами с английскими туристами, нищими, святыми и детьми на понятных им языках.
А потом мы поехали в гостиницу «Блю стар» и там с альпинистами вбросили прощальную «шайбу». Я пообещал написать о них то, что узнал. Они не возражали.
Поздно вечером мы с Тер-Григорьяном вышли из гостиницы попрощаться с Катманду. Володя Балыбердин отозвал меня в сторону и протянул общую тетрадь в коленкоровой обложке. Свой дневник.
— Ты завтра летишь в Москву? Посмотри. Мы прилетим через неделю. Отдашь.
Я вернулся в гостиницу и положил тетрадь в сумку с аппаратурой и отснятой пленкой, а потом мы ходили с Сашей по Катманду, и он мне рассказывал о Непале, об Индии, об истории и культуре. Он прекрасно знает и любит эти страны и заражает своей любовью окружающих, которых еще не захватила любовь.
Мы сидели в крохотном тибетском ресторанчике, ели обжигающий рот суп, в кармане у меня каталась «шайба», предусмотрительно сунутая Бершовым, но мы ее не открывали.
Саша заказал «Кхукри-джин» (страшный напиток) и сказал:
— Мы сидим на непальской земле, едим еду непальцев и пьем их джин. На их Гору взошли наши ребята. Давай поднимем эти рюмки за то, что они достойно прожили три месяца в этой стране. Давай выпьем за всех них и за каждого… — Тут Тер-Григорьян задумался и добавил: — …одним тостом.
Мы выпили и вышли на улицу. Там было тепло, там был май в Катманду.
— Хочется что-то подарить тебе на память.
Он подошел к своей «Волге» и открутил с мясом медный с грушей клаксон.
— У него победный звук. Звук трудной победы… с хрипотцой…
Вечером следующего дня «Боинг» непальской авиакомпании ждал нас в порту. Темное небо распахивали леденящие душу молнии. Ливень пригибал к голове поля фирменных фуражек летчиков. Черные, лиловые и бордовые тучи кружились над горами…
Пришел муссон. Наши альпинисты успели вовремя. Они пережили подъем и спуск. Теперь им предстояло пережить встречу на родной земле.
Аэропорт Шереметьево-2 был заполнен людьми и цветами. Огромный зал прилета не вместил всех, кто хотел встретить первых советских альпинистов, взошедших на высочайшую точку планеты. Журналисты, фотографы, кинематограсристы толпились у входа в депутатский зал. Я пробрался через толпу и увидел возле лестницы Алю Левину и Диму Мещанинова. Аля в «Комсомолке» опубликовала материал, опередив и меня и Диму, а Мещанинов под рубрикой «Гость 13-й страницы» напечатал интервью с Балыбердиными и Мысловским. Мысловского он расспрашивал уже в Москве. Я увидел Эдика в депутатском зале. Он сидел, улыбаясь, с перевязанными руками. Четыре фаланги на двух руках пришлось удалить.
Теперь он не будет ходить в горы… — сказал я Виталию Михайловичу Абалакову, которого называю здесь без званий и эпитетов, чтобы сэкономить страницу текста.
Будет! — сказал патриарх высоким голосом. —
Я же ходил, — и он протянул мне крепкую ладонь, на которой было тоже не много уцелевших пальцев — Юра, — изменил тему Абалаков, глядя на море людей и цветов, — ты представляешь, что они сделали?
Сколько поколений советских альпинистов мечтали об этом! Они подняли на вершину Эвереста флаг нашего альпинизма. Молодцы, ребята, очень большие молодцы.
Без вас они не смогли бы сделать, без школы, без истории. Они сегодня — вершина, но Гору подняли тысячи людей.
Правда, но главное, что они сделали много для популяризации альпинизма. Посмотри, когда это было, чтобы и радио, и кино, и газеты, и телевидение. И ведь интерес не искусственный… И поговорить есть о чем. О мужестве, о мастерстве, о единой цели, которая их объединяла, о патриотизме, о решительности, о риске, о трудностях и преодолении их… Ну как, все перечислил? — засмеялся Абалаков.
Я подумал, что он прав и в восхождении было живьем все то, о чем легендарный альпинист сказал словами…
Я хотел спросить его, какое место в истории альпинизма займет наше восхождение, но меня опередила Анна Дмитриева, спортивный телекомментатор.
Абалаков говорил о выдающемся успехе, о сложном маршруте, о силе наших ребят. Он сказал, что после этого штурма наш альпинизм занял в мировой табели о рангах место необыкновенно высокое и получил наконец признание, которое заслуживал…
В это время диктор, отступив от строгих правил, объявил:
— Произвел посадку самолет «ИЛ-62», выполнявший рейс «Аэрофлота» по маршруту Дели-Москва. На борту самолета находятся советские альпинисты, совершившие восхождение на Эверест.
Конец фразы потонул в аплодисментах.
Они вышли из самолета красивые, счастливые, в форменных пиджаках с гербами Советского Союза на груди. Их моментально стали обнимать, целовать. Там же, в депутатской комнате, были взяты быстрые и радостные интервью, и скоро они вышли на балкон зала прилета, где их ждали…
Это был великий праздник, великая награда любовью и признательностью за хорошо сделанное, опасное и красивое дело. И все они заслужили эту награду. Они шли вниз по лестнице навстречу ей, они шли навстречу другим наградам и радостям, навстречу дому, друзьям, родным.
И навстречу расставанию они шли тоже…
В гостинице «Блю стар» (Катманду, Непал) мне пришлось выслушать все, что они о нас думают.
Они — это, разумеется, участники нашей эверестской экспедиции. О нас — это, собственно, не совсем о нас, книгоиздателях, а о журналистах. Я молчал и слушал. Слушал все, в чем не виноват ни словом, ни делом. Слушал, потому что им надо было высказаться, а мне надо было с ними договориться, чтобы они, не смотря ни на что, писали для книги. Для этой самой книги, которую вы держите в руках. Атака была бурной, а потому и сумбурной. Говорили все враз, перебивая и поддерживая друг друга, мнение было единогласным: с журналистами лучше дела не иметь, потому что пишут они не то, как было на самом деле, а так, чтобы покрасивше выглядело на бумаге. И в результате восхождение на высочайшую гору мира в публикациях выглядит как этакая приятная прогулка: в панамке и с зонтиком. Помню точно, кто-то сказал — в панамке и с зонтиком. Не помню только кто.
