― Только вы обещаете мне забыть несправедливость, допущенную в отношении вас?
― Да, с условием, что вы разрешаете мне исправить не меньшую несправедливость, допущенную в отношении другого.
― Кто он, этот другой?
― Пусть это вас не заботит! Потому что мне, а не вам восстанавливать справедливость в этом случае.
― Поступай, как хочешь, старый упрямец; повторяю: я даю тебе всю полноту власти.
Суворов простился с Павлом, вернулся к себе и послал за старым офицером, впавшим в немилость четыре года назад, который создал себе очень шумную репутацию партизана. Офицер прибыл. Суворов, в знак высшего удовлетворения, трижды имитировал петушиную песнь. На третьем ку-ка-ре-ку осекся и с пафосом продекламировал следующие стихи ― собственную импровизацию с упоминанием разных мест, где отличился старый офицер:
Крест святого Георгия за Бреслау
И золотая шпага за Прагу;
За Тульчин орден святой Анны на шею
И звание подполковника.
Наконец, к последней награде
Короля партизан
Я добавляю пять сотен крестьян,
Чтобы вознаградит твое терпение.
После этого он обнял майор-полковника и отпустил его домой умирать успокоенным, гордым, богатым и счастливым.
Павел утверждал все, о чем Суворов заявлял от своего имени.
Павел был, скорей, маньяком, чем злым человеком; но власть в руках маньяка ― грозное оружие. Это было понятно, потому что память о Петре III, убитом в Ропше, неотступно преследовала его.
Он велел построить Красный дворец и, как мы уже сказали, соединить дворец с казармой Павловского полка, расположенной на другом краю Марсова поля, подземным ходом. Велел в спальне устроить люк, через который, нажав каблуком на пружину, «проваливался» сквозь пол. В этом случае он оказывался в начале коридора, ведущего к подземному ходу. На фасаде дворца распорядился сделать надпись, что сохраняется по сей день: «На твой дом навечно нисходит святое божье благословение».
Но Всевышний вообще не благословил этот дом, и еще меньше ― того, кто велел его выстроить. Тот, кто приказал его построить, был убит. И долгое время дом пустовал.
Вот каким показался этот дворец Пушкину в 1818 году:
Когда на мрачную Неву
Звезда полуночи сверкает
И беззаботную главу
Спокойный сон отягощает,
Глядит задумчивый певец
На грозно спящий средь тумана
Пустынный памятник тирана,
Забвенью брошенный дворец
Посмотрим, что происходило в ночь на 23 марта 1801 года.
* * *
Вы познакомились с императором Павлом I; теперь вы должны понять, что его правление, пришедшее на смену интеллигентному и артистическому царствованию Екатерины II, представлялось несносным русским вельможам, которые не были уверены, ложась спать вечером, не проснутся ли они в крепости, а садясь в экипаж, ― нисколько, не поедут ли они в Сибирь.
Однако среди ссылок и немилостей два человека сохраняли свои позиции и казались вросшими в свои посты. Один из них ― граф Кутайсов, тот самый турецкий парикмахер, чью историю мы рассказали в связи с памятником Суворову. Другой ― граф Пален.
Барон Петр Пален, кого 23 февраля 1799 года Павел I сделал графом, происходил из крупной курляндской знати. Его же предков сделал баронами Карл IX, король Швеции; получив звание генерал-майора при Екатерине, благодаря дружбе с последним фаворитом императрицы ― Платоном Зубовым, он был назначен на должность гражданского главы города Риги.
Так вот, как-то, еще до того, как подняться на трон, великий князь Павел, при проезде через бывшую столицу Ливонского герцогства, был принят там графом Паленом с почестями, какие оказывают наследнику престола. Это было в то время, когда Павел находился в ссылке или почти что в ссылке. Мало приученный к подобным приемам, он был признателен губернатору Риги за встречу, что тот осмелился ему устроить, рискуя прогневать императрицу, и, став императором, он вызвал Палена в Санкт-Петербург, наградил его первыми орденами империи, назначил его военным и гражданским правителем города.
Ради него, Павел передвинул по службе своего сына ― великого князя Александра, уважение и любовь которого не могли освободить его от недоверия. Но действительно, с позиции, занятой подле императора, видя, сколько людей поднимаются к его покровительству, по капризу, и, по капризу же, опускаются вниз, видя, сколько других падают и, падая, разбиваются, Пален не понимал, благодаря какой причуде судьбы сам он не следовал за теми другими.
Его потряс последний пример шаткости человеческих судеб. Давний его покровитель Зубов, кому, как мы знаем, Павел после смерти Екатерины сохранил звание дворцового адъютанта и доверил караул у тела своей матери, впал, вдруг, без всякого повода, в немилость, увидел опечатанной свою канцелярию, изгнанными двух своих секретарей, а всех офицеров своего штаба ― принужденными отправиться к их корпусам или подать в отставку. И это не все: на следующий день он лишился всех прочих военных отделов, на послезавтра от него потребовали подать в отставку с 25-30 постов, и не прошло и недели, как он получил приказ покинуть Россию. В то время Платон уехал в Германию, и там, молодой красавец, блистающий драгоценностями, он заставил простить ему обстоятельства, вынудившие выехать за границу, и поверить, что в момент, когда он, рискуя угодить в Сибирь, без уважения ― насколько можно помыслить ― отнесся к императрице Екатерине, та вместо того, чтобы его наказать, якобы сказала ему нежнее, нежели по-царски:
― По милости божьей, это нам нравится; продолжайте.
И все-таки, несмотря на успехи в Вене и Берлине, Зубов ― мы хотим сказать: князь Зубов, так как 2 июня 1706 года его сделали князем священной [Римской] империи ― князь Зубов жалел о Санкт-Петербурге; он обращался к Палену и молил серьезно заняться вопросом о его возвращении в русский свет. Пален не знал, каким образом добиться такого результата, когда вдруг его осенила блестящая мысль.
― У вас только одно средство вернуться в Санкт-Петербург, ― сказал он; ― просить руки дочери брадобрея Кутайсова. Вам не откажут. Вы вернетесь в Санкт-Петербург, откроете вашей невесте доступ ко двору, будете тянуть с женитьбой и, кто знает, не произойдет ли за это время какое-нибудь событие, которое позволит вам остаться в Санкт-Петербурге.
Совет показался Зубову разумным; он написал графу Кутайсову письмо с предложением отдать за него дочь. Тот получил письмо, прочитал и перечитал его, не веря своим глазам; князь Платон Зубов ― последний любовник Екатерины, самый красивый, самый изящный, самый богатый из русских дворян ― просил породниться с ним! Он побежал во дворец, бросился в ноги к императору и показал ему письмо. Император, в свою очередь, его прочел, а когда прочел, отдавая письмо:
