Высокая стена скрывала дворец. Но, едва они отошли от нее метров на пятьдесят, башня Гарри Киллера показалась над гребнем стены. Тотчас же с вершины башни прозвучал выстрел, и над группой пронеслась пуля. Они поспешно отступили.
— Дурак! — пробормотал Камаре и поднял руку.
По его сигналу послышался сильный свист. Гости Камаре невольно повернулись к заводу. Но инженер показал на дворец. Циклоскоп, венчавший дворцовую башню, исчез.
— Это его проучит,— сказал Камаре.— У меня тут воздушные мины, и побольше, чем у него; ведь это я их создаю. А циклоскоп я сделаю другой, вот и все.
— Но, сударь,— заметил Амедей Флоранс,— раз у вас есть снаряды, почему вы не воспользуетесь ими против Гарри Киллера?
— Я? — глухо ответил инженер.— Я буду атаковать свой труд?
Не возражая, Амедей Флоранс обменялся взглядом с товарищами. Да, этот удивительный человек имел недостаток, и им была гордость. Путь продолжался в молчании. Урок был понят дворцом. Ничего более не беспокоило группу гостей, которая покинула сад, пройдя его из конца в конец.
— Сейчас мы увидим интересные вещи,— сказал Камаре, открывая дверь.— Здесь старое машинное отделение, вот паровой двигатель, который мы топили дровами за неимением другого горючего. Это было неудобно, так как дрова приходилось привозить издалека, а нам их требовалось много. К счастью, это продолжалось недолго: как только в реке появилась вода после первых вызванных мною дождей, мы устроили гидроэлектростанцию в двенадцати километрах ниже города и пользуемся ее энергией. С тех пор мы уже не применяем этой устаревшей техники, и дым не идет из трубы, ставшей ненужной. Мы ограничиваемся тем, что трансформируем для наших нужд энергию, которую посылает нам станция.
Следуя за Камаре, все прошли в другую залу.
— Здесь,— сказал он,— и в следующих залах, забитых, как и эта, трансформаторами, динамо, катушками, иногда очень внушительными, царство электричества.
— Как? — вскричал ошеломленный Флоранс.— Неужели вы смогли привезти сюда эти машины!
— Только небольшую часть,— ответил Камаре.— Остальное мы сделали сами.
— Но ведь нужен был материал,— возразил Амедей Флоранс.— Кой черт доставил его в пустыню?
— Конечно! — сказал Камаре и остановился в задумчивости, как будто эта трудность впервые пришла ему на ум.— Вы правы, господин Флоранс. Как привезли сюда эти первые машины и материалы, из которых мы создали остальное? Признаюсь, я над этим никогда не думал. Я требовал — мне давали. Я не смотрел слишком далеко назад. Но теперь, когда вы обратили мое внимание…
— Какие же понадобились человеческие жертвы, чтобы перетащить все это через пустыню, пока вы еще не имели планеров!
— Это верно,— сказал побледневший Камаре.
— А деньги? Все эти штуки сожрали целую кучу деньжищ! — вскричал Флоранс на своем фамильярном языке.
— Деньги? — пробормотал Камаре.
— Да, деньги. Вы, верно, очень богаты?
— Я?! — запротестовал Камаре.— С тех пор как я здесь, у меня и пяти сантимов не было в кармане.
— Тогда?
— Это Гарри Киллер…— робко начал Камаре.
— Ну, ясно! А откуда он их брал? Что он, миллиардер — ваш Гарри Киллер?
Камаре развел руками в полнейшей растерянности.
Казалось, он был совершенно расстроен вопросами Амедея Флоранса, и его глаза снова приняли то растерянное выражение, которое затуманивало его взор при малейшем волнении. Принужденный разрешать проблемы, столь далекие от тех, с которыми он привык иметь дело и которые так внезапно возникли, он чувствовал головокружение перед новыми, неизвестными ему загадками. Вид у него был совершенно потерянный. Доктор Шатонней сжалился над ним.
— Мы потом разберемся в этом,— сказал он,— а пока будем продолжать осмотр.
Чтобы прогнать назойливые мысли, Камаре провел рукой по лбу и молча прошел в следующую залу.
— Здесь компрессоры,— заговорил он изменившимся от волнения голосом.— Мы применяем воздух и другие газы в жидком виде. Как вы знаете, все газы способны сжижаться, если их сжимать и в достаточной степени понижать температуру; но, предоставленный самому себе, жидкий газ нагреется и более или менее быстро испарится. А если его содержать в закрытом сосуде, стенки сосуда подвергнутся такому давлению, что он может разлететься на куски. Одно из моих изобретений позволило найти выход. В самом деле, я нашел вещество абсолютно нетеплопроводное, то есть непроницаемое для тепловых лучей. Отсюда следует, что жидкий газ, например воздух, находящийся в сосудах из этого вещества, всегда сохраняется при одной и той же температуре, в виде жидкости, и прекращает быть взрывоопасным. Это изобретение позволило мне осуществить некоторые другие, и особенно планеры с большим радиусом действия, которые вы знаете…
— Еще бы нам не знать! — вскричал Амедей Флоранс.— Скажите лучше, что мы с ними чересчур хорошо познакомились! Так и это ваших рук дело — планеры?!
— А вы хотите, чтобы чьих оно было? — возразил Камаре, внезапно охваченный новым приступом болезненной гордости.
По мере того как он говорил, его волнение понемногу улеглось. Оно исчезло совсем, когда он снова вернулся к научным вопросам.
— Мои планеры имеют три главные особенности, относящиеся к устойчивости, подъему и движущей силе, о чем я дам понятие в немногих словах. Начнем с устойчивости. Когда на птицу налетает порыв бури, ей не приходится делать расчеты, чтобы поддержать равновесие. Ее нервная система или, вернее, та часть нервной системы, которую физиологи называют рефлексами, срабатывает и восстанавливает равновесие инстинктивно. Вы мои планеры видели и знаете, что они имеют два крыла, помещенных в верхней части пилона высотой в пять метров; у основания пилона находится платформа, несущая мотор, водителя и пассажиров. Таким образом, центр тяжести находится внизу. Соединение пилона с крыльями подвижное. Пока он не закреплен частично или полностью посредством рулей направления и глубины, он может описывать маленькие дуги во всех направлениях вокруг вертикали. И вот, если крылья независимо от руля наклоняются поперек или вдоль, пилон, увлекаемый своим весом, стремится составить с ними другой угол. В этом движении он тотчас приводит в действие противовесы, скользящие параллельно или перпендикулярно крыльям, и в тот же момент крылья занимают нужное положение. Таким образом, немедленно — автоматически, как я уже сказал,— выправляются любые отклонения планера.
Марсель Камаре, опустив глаза, давал объяснения с безмятежностью профессора, читающего лекцию. Он не запинался, не подыскивал слов, они приходили к нему сами. Без запинки он продолжал все в том же духе:
