Известия об исследованиях Русанова в Арктике заинтересовали научную общественность обеих столиц. Отчет В. А. Русанова о его последних исследованиях состоялся в штаб-квартире Географического общества в конце января 1911 года в Петербурге, причем сопровождался показом диапозитивов. К сожалению, в бумагах общества не обнаружено протоколов этого заседания. В Москве он выступал в Большой аудитории Политехнического музея неделей раньше, видимо, по приглашению виднейшего географа того времени академика Д. Н. Анучина. Его выступление (отчет о котором был опубликован журналом «Землеведение», 1910, кн. IV, с. 101) интересен планами на будущее, которыми Русанов поделился со слушателями: «В заключение докладчик познакомил с проектом санной экспедиции от Крестовой губы до мыса Желания через весь Северный остров, рассчитанный на три месяца, и указал на те препятствия, какие могут при этом встретиться». Этому замечательному проекту, увы, не дано было осуществиться, поскольку ближайшие интересы России на Новой Земле потребовали другого.
Глава 9. Вокруг южного острова
У всех навигаций единый закон
Грузиться и плыть напролом.
Н Тихонов
Не собьет меня с пути никто
Некий Nord моей душою правит
Он меня в скитаньях не оставит,
Он мне скажет, если что: не то
И Бунин
Тяжелое и непростое дело для полярника — пытаться совместить личную жизнь с профессией. В письме от 27 февраля 1911 года в Орел Русанов поделился с родными планами на будущее:
«Сообщаю вам очень важную для меня новость: у меня есть невеста и мы предполагаем устроить свадьбу после моего возвращения из предстоящей экспедиции на Новую Землю… Профессора Сорбонны хорошо знают мою невесту, так как она окончила по естественному факультету и теперь приготовляет тезу (диссертацию. — В. К.) по геологии на степень доктора естественных наук. Кроме того, она занимается еще и медициной, хочет быть врачом, хотя я ей не очень советую брать на себя так много дела. До сих пор еще ни одна женщина во Франции не делала доктората по геологии — моя жена будет первая. Таким образом, мне судьба дала очень умную, красивую и молодую жену-француженку, ее зовут Жюльетта Жан. Жюльетта может сделать честь самому изысканному салону. Она прекрасно воспитана, знает музыку, понимает живопись и знает иностранные языки, особенно английский. И при всем том она нисколько не избалована и умеет работать. По религии она протестантка, а по происхождению — южанка, с черными, как смоль, волосами. Ростом она почти с меня. Иметь такую жену — счастье, которое далеко не всегда и не всякому может выпасть на долю. Наконец кончится моя печальная, одинокая жизнь!.. Франции я обязан всем: она дала мне знания, научила работать, и, наконец, теперь она дала мне одну из лучших дочерей своих» (1945, с. 387).
Разумеется, родные в Орле быстро припомнили строки в послании из далекого 1907 года с сообщением о том, как
«мы четверо — двое студенток и двое студентов — составили группу, занимаясь геологией» (1945, с. 381), благо указание «я знаком с моей невестой четыре года» хорошо совпадало с последней датой. Так или иначе, в перспективе наметилась смена жизненных планов, включая переезд матери и отчима в Париж вместе с сыном Шурой. Разумеется, последовала дополнительная информация о достоинствах будущей половины: «Если бы я не знал, что у нее очень хороший характер, то я не предложил бы жить всем вместе. Француженки, воспитанные в хорошей семье, получают строгое воспитание вообще и привыкают повиноваться сначала родителям, а потом и мужу… Ее знания являются для меня в высокой степени полезными и необходимыми. Никогда я один не смог бы сделать то, что легко могу делать теперь, работая совместно. Научная ценность нашего союза неоценима, громадна… Профессора очень довольны моим выбором. Мне говорят, что с такой женой я буду счастлив. Со всех сторон я слышу о ней самые хорошие отзывы» (там же, с 387). У полярного исследователя наметились очень важные перемены в личной жизни. Он писал в Орел, что «несмотря на такой успех, я ясно увидел, что в России мне нечего делать. Я буду работать для России и дальше, но жить там я не могу и не хочу. Решено, что я навсегда и окончательно поселюсь в Париже» (там же). Такой вот непростой выбор, на который он, несомненно, имел свое право…
В подтверждение своих намерений летом 1911 года он возвращается в Архангельск, поскольку Главное управление земледелия и землеустройства весной того же года вновь отпустило средства на очередную новоземельскую экспедицию, на этот раз для обследования южного побережья Новой Земли, в первую очередь Петуховского Шара с окрестностями для будущей колонизации. Как и прежде, Русанов выдвигал собственную программу — обследование Карского побережья Южного острова с последующим завершением маршрута в Маточкином Шаре. Это был смелый, но разумный шаг, позволявший избежать затрат времени на возвращение по уже пройденному пути к месту первоначальной высадки с рейсового судна в Белушьей губе. Подобного варианта Русанов старательно избегал после плавания к полуострову Адмиралтейства в 1909 году. Если, конечно, позволят льды Карского моря — но убедиться в этом можно было только в самом Карском море.
Ледовый режим этого таинственного моря, непредсказуемый для мореплавателей того времени, оставался одной из проблем, интересовавших Русанова, и, конечно, он старался наращивать свой морской опыт. В случае тяжелых льдов вариант возвращения в Белушью губу оставался, но в качестве вынужденного решения, поскольку существовала опасность ледовой пробки в южных новоземельских проливах. Очевидно, следовало быть готовым к любому повороту событий в стремлении не упустить благоприятный шанс.
Отпущенные средства ограничивали возможности исследователя как в выборе транспорта, так и персонала. На этот раз Русанов решил воспользоваться моторной лодкой под названием «Полярная» десяти метров длиной с осадкой менее метра и грузоподъемностью примерно в пять тонн с двигателем «болиндер» мощностью в пять лошадиных сил: для обследования неизвестных фарватеров среди массы малоизвестных островов и скал это было самое подходящеее судно. Другое дело — открытое восточное побережье Южного острова, однако опыт предшественников (прежде всего поход П. К. Пахтусова в 1833 году) позволял надеяться на успех и в этом районе архипелага. Необходимого груза оказалось так много, что он не умещался в «Полярной», пришлось взять с собой фансбот — промысловую лодку норвежской конструкции, чтобы тащить его за собой на буксире. Для работы на ограниченных, защищенных от волнения акваториях решили использовать разборную байдарку фирмы «Бертон», вполне оправдавшую себя. Численность экспедиционного состава (помимо самого Русанова всего два матроса, а также ссыльный из Онеги Э. П. Тизенгаузен в качестве топографа и метеоролога и мастер на все руки Вылка) соответствовала размерам судна.
