— Почему же ты не позвонил мне? — спросила она, нацепив игривую улыбку.
— Ну, так вышло…
— Нашел кого-то еще? — Она кинула быстрый взгляд в сторону Карлы, которая уже болтала со сворой парней, или, вернее, отбивалась от них, еле сдерживавших слюнки.
— Карла? Нет, мы просто коллеги. У нее есть бойфренд.
— Тогда… кто-то еще?
— Нет, нет, ни с кем я больше не встречался, — сам того не желая, грустно признался я.
Но это было правдой. Даже с Николь я не предпринял попытки. Вместо того чтобы предложить ей частные занятия по l’anglais de l’amour[166] я предложил ей рассмотреть вариант, чтобы «ВьянДифузьон» платила непосредственно школе за ее обучение. (Андреа пообещала мне выплачивать по десять процентов с каждого приведенного в школу клиента.) Николь же слегка расстроилась, увидев в моем приглашении слишком прямой намек на то, что отныне за свое общение я хочу получать деньги. Из ее последующих реплик я сделал вывод: Николь не настигло бы огорчение, предложи я ей перенести наши еженедельные посиделки из ресторана в ее спальню. Но к тому времени как эти мысли посетили меня, было уже слишком поздно. А для кратковременных, ни к чему не обязывающих отношений она, со своей ранимостью и чувствительностью, явно не подходила. («Временами ты бываешь таким занудным моралистом», — говорил я сам себе несколькими часами позже, лежа в одиночестве в кровати и бессмысленно перелистывая журнал. В то время у меня еще была собственная комната.)
То ли мой вид, то ли какая-то реплика вызвали смех Флоранс. Она смеялась с задором, от всего сердца.
— А что такого произошло?
«У нее красивые зубы, без пломб», — отметил я про себя.
— Ничего, — ответила она, все еще продолжая смеяться.
— Эй, ты ничего не заметила? — спросил я ее.
Она огляделась, обвела взглядом соседние пустующие столики — народ постепенно расходился, ведь время обеда близилось к концу — и еще раз посмотрела в сторону Клары.
— Нет, — удивленно ответила она.
— Ты говоришь на французском, а я на английском. Не забавно ли?
— Я заметила, — сказала Флоранс.
— Раньше мне не приходилось общаться подобным образом. Обычно я говорил на английском, а мой собеседник коверкал язык, вынуждая меня разбирать его ужасный акцент.
— Как в случае с Мари?
— Да. — На этот раз мы рассмеялись вместе. — Или иногда еще я пытаюсь говорить на французском, но с трудом нахожу слова, чтобы выразить хотя бы половину того, что хочу сказать.
— А что ты хочешь сказать? — спросила Флоранс.
«Типично женский вопрос, — подумал я, — да еще заданный с характерным игривым огоньком в глазах. А глаза красивые, карие», — вдруг заметил я. В какой-то момент я понял, что не хочу, чтобы Карла возвращалась.
— О! Боюсь, это слишком заурядно, — ответил я.
— Да?
— Но у тебя такая шелковая кожа.
— А что в этом заурядного?
— Напоминает восточный шелк.
— Ах, это. Тогда да, заурядно. — Флоранс рассмеялась и чмокнула меня в руку, которая быстро скользнула по ее оголенному плечику и вниз по линии груди. — Но это не шелк. Это тысячи литров крема и молочка, которые еженедельно выливаются на мою кожу.
— Ммм… Ты права, я чувствую приятный запах молочка.
Ее спина и правда источала нежный запах кокоса. «Меня вынесло волной на берег необитаемого острова, — подумал я, — но рядом уже нет наскучившего куриного бульона».
Флоранс посмотрела на меня, перевернувшись на бок:
— Вообще-то не в моих правилах приглашать мужчин к себе в первый же день знакомства. Ты осознаешь это?
Я утвердительно кивнул и чуть осмотрелся. Перед тем как мы нырнули в ее огромную кровать, у меня было не так много времени насладиться интерьером. Если бы не присутствие Флоранс, вносившее ощущение реальности, можно было подумать, что ты находишься в выставочном зале восточных предметов интерьера — так обильно была украшена ее спальня. Ярко-красные обои и кашемировые шторы были, очевидно, высланы родственниками из Пондишерри, в прошлом Франция владела этими территориями на юге Индии.
— Думаю, что, как минимум, мужчины хотя бы угощают тебя ужином. — Мы встретились сразу после работы и отправились к ней. Флоранс жила в двадцатом округе, неподалеку от кладбища Пер-Лашез. В шесть тридцать мы уже были в кровати.
За это оскорбительное предположение она бросилась на меня с кулаками, но я сковал ее настойчивыми объятиями и крепко прижал себе. Полагаю, я поступил правильно.
— А когда твой парень возвращается из Ирака? — спросил я, лишь отчасти шутя.
— Дурачина, у меня нет бойфренда. А я… я для тебя не просто игрушка? Не просто подвернувшаяся кандидатура для секса за временным неимением других?
— С твоей стороны было бы разумней сначала задать этот вопрос, а потом раздеваться.
И вот мы уже в новой схватке, а затем впопыхах ищем на полу очередной презерватив из купленных в ближайшей к ее дому аптеке.
Я открыл глаза — темно, и только блеск зрачков Флоранс, неотступно следящих за мной. Я повернулся, чтобы лучше видеть эти глаза, и долго вглядывался в них, что в других обстоятельствах доставляло мне чувство дискомфорта.
После чего мне в голову пришла безумная идея.
— Знаешь что, Флоранс? Давай в этот уикэнд пойдем и сдадим кровь на СПИД.
Чуть приподнявшись, она наклонилась, чтобы поцеловать меня.
А ведь в наши дни это одно из самых романтичных предложений, которые ты можешь сделать девушке.
Результаты были отрицательными, хотя нервная дрожь, охватившая каждого при вскрытии конвертов, возможно, и сказалась на работе сердца. Нам требовалось немедля отправиться домой и заняться любовью — иного способа успокоиться не существовало.
Пожалуй, «успокоиться» — не самое подходящее в данном случае слово. Оказалось, что в свободное от работы время Флоранс преподавала нечто под названием пилатес[167] — по ее словам, что-то среднее между йогой и растяжкой. Все известные ей позы мы испробовали и в постели. Часа два в таком режиме — и ты начинал испытывать тянущие боли в тех местах, о существовании которых даже не догадывался. Однако новые ощущения еще на пару шагов приближали к состоянию нирваны.
Я разорвал на мелкие кусочки свой билет на поезд (честно говоря, предварительно обналичив его) и перевез свои вещи к Флоранс. Педру, Луиш и Васку лаконично, без лишних церемоний попрощались со мной, и мы пожелали друг другу удачи (мне так показалось). Эта малюсенькая loge и правда была своего рода оазисом для кочевников, готовых бесстрашно пробираться сквозь парижскую пустыню.
