— Манга Суала бо (т. е. плохой ветер со стороны острова Сахалина), — говорил Савушка. — Надо торопиться! Опять будет скоро пурга! Скорей вперед идем!
Только к сумеркам мы услышали шум морского прибоя. Вот и лиственичная роща, вот и юрты орочей. Кто-то вышел нам навстречу. Я сразу узнал приземистую фигуру Карпушки.
— Сородэ, сородэ, — обменивались орочи приветствиями.
После скудного ужина, состоявшего из сухой юколы, утомленные тяжелыми переходами, мы легли ногами к огню и мгновенно уснули под завывание пурги и шум морского прибоя.
Шесть суток продержала нас ненастная погода. Наши продовольственные запасы иссякли. У орочей ничего нельзя было купить: они сами жили впроголодь и ждали, когда вскроется река, чтобы заняться весенним ловом рыбы.
17 апреля сильный ветер и волнение с моря взломали лед в устье реки. Карпушка и Савушка сейчас же отправились на рыбную ловлю, а я пошел по берегу поохотиться на каменушек. Проходив напрасно около часа и отчаявшись в успехе, я уже хотел было повернуть назад, но в это время увидел какое-то странное пятно на снегу. Сначала я подумал, что это проталина, но скоро заметил на ней движение. Я притаился за кустами шиповника и стал наблюдать. Предмет, привлекший мое внимание, действительно оказался проталиной, на которой столпилось несколько десятков больших птиц. Они, по-видимому, зябли на снегу и поэтому сбились в одну кучу. Некоторые падали на снег, но тотчас поднимались и, распустив крылья, вытянув длинные шеи, старались снова как-нибудь втиснуться в общую кучу. Я отступил тихонько назад, обошел птиц стороною и, подкравшись к ним возможно ближе, выстрелил из ружья. Мнговенно вся стая с криками поднялась в воздух.
Сначала птицы полетели вразброд, но скоро выстроились большим косяком и направились вдоль берега моря на север. Одна из птиц осталась на месте. Она еще была жива. Подойдя ближе, я узнал восточную белобокую казарку.
С богатой добычей я вернулся домой.
Часа через два вернулись и орочи. Они поймали на перемет двух крупных тайменей весом около двенадцати килограммов каждый и небольшого осетра весом около восьми килограммов.
Из остатков сухарей мы сварили нечто вроде каши. На обед мы имели гуся, а к ужину отварную рыбу самого высокого качества.
На другой день мы распрощались с Копи и в сопровождении Савушки и Карпушки на большой морской лодке отправились в Императорскую Гавань.
Зимний проход от Амура до берега моря по Анюю, Дынми, Иггу и Копи был нами успешно закончен.
После полудня погода испортилась. Небо стало быстро заволакиваться тучами, солнечный свет сделался рассеянным, тени на земле исчезли, и все живое попряталось и притаилось. Где-то на юго-востоке росла буря. Предвестники ее неслышными, зловещими волнами спускались на землю, обволакивая отдаленные горы, деревья в лесу и утесы на берегу моря.
Пора было становиться на бивак, но вдруг я вспомнил, что, уходя из села Дата, я не завел хронометра. Если его не завести, завтра утром он остановится, и тогда — прощайте мои долготы!
Надо было немедленно возвращаться назад. Я сообщил об этом моему спутнику Ноздрину. Он не протестовал и молча последовал за мною.
Мы старались держаться своих следов, но скоро потеряли их и дальше пошли медвежьей тропой. Она то приближалась к реке Улике, то снова углублялась в лес. Иногда мы ее теряли, но потом находили опять там, где была сильно примята трава. До сумерек все же успели пройти порядочное расстояние, что придало нам больше уверенности, и мы прибавили шаг. Незаметно скрылось солнце за горизонт. Сумерки надвинулись неожиданно. Воздух посинел, потом потемнело небо; начал накрапывать дождь. Как раз в это время медвежья тропа, которой мы все время держались, стала забирать в сторону от реки. Полагая, что она снова выйдет на Улике, мы доверились ей. Однако она уходила все дальше и дальше в тайгу. Тогда я решил оставить ее и свернул на юго-восток, чтобы целиной через лес выйти прямо к реке.
— Как бы нам не заблудиться, — сказал Ноздрин..
Но, по моим соображениям, река не должна была быть далеко. Часа через полтора начало смеркаться. В лесу стало быстро темнеть, пошел мелкий и частый дождь. Уже трудно было рассмотреть что-нибудь на земле. Нога наступала то на валежину, то на камень, то проваливалась в решетины между корнями. Одежда наша быстро намокла, но мы мало обращали внимания на это и энергично продирались сквозь заросли.
Вот впереди показался какой-то просвет. Я полагал, что это река; но велико было наше разочарование, когда мы почувствовали под ногами вязкий и влажный мох. Это было болото, заросшее лиственицей с подлесьем из багульника. Дальше за ним опять стеною стоял дремучий лес. Мы пересекли болото в том же юго-восточном направлении и вступили под своды старых елей и пихт. Здесь было еще темнее. Мы шли ощупью, вытянув вперед руки, и часто натыкались на сучья, которые как будто нарочно росли нам навстречу.
— Собака лает, — сказал Ноздрин и остановился.
Но как я ни напрягал слух, не слышно было ничего, кроме легкого ветерка, пробегающего по вершинам деревьев, да шума дождя.
— Это тебе показалось, — сказал я своему спутнику, и мы опять начали пробираться через заросли кустарниковой березы, поминутно натыкаясь на бурелом и обходя его то с одной, то с другой стороны.
— Надо бы «взреветь», — сказал Ноздрин и, приложив руки ко рту в виде рупора, закричал что есть силы, но звук голоса не распространился по лесу и как-то глухо затерялся поблизости.
Иногда мне казалось, что я узнаю то или иное место. Казалось, что за перелеском сейчас же будет река, но вместо нее опять начиналось болото и опять хвойный лес. Настроение наше то поднималось, то падало. Наконец, стало совсем темно, так темно, что хоть глаз выколи. Одежда наша намокла до последней нитки. С головного убора сбегала вода. Тонкими струйками она стекала по шее и по спине. Мы начали зябнуть.
— Делать нечего, — сказал я Ноздрину. — Придется ночевать.
— Ну что же, ночевать — так ночевать, — отвечал стрелок. — Здесь много бурелома, дров хватит.
В это время я наткнулся на что-то большое, громоздкое. Потеряв равновесие, я упал поперек какого-то большого предмета. Я стал подыматься и руками ощупывать длинный ящик в виде корыта, сверху забитый досками.
— Гроб, — сказал я своему спутнику.
— Должно быть, деревня недалеко, — ответил Ноздрин. — Это — кладбище, значит нам надо держать направление так…
Я не видел, куда показывал Ноздрин, и, поднявшись на ноги, пошел за ним следом. Едва мы сделали несколько шагов, как теперь он наткнулся на второй гроб, прикрытый сверху корьем. Представив себе мысленно, как расположено кладбище, я взял еще правее, но снова гроб преградил мне дорогу. Тогда я остановился, чтобы сообразить, куда держать направление.
