же, ты! Поразить неожиданным движением души!
Минута за минутой, мы, молча, сидим с Михаилом на пятачке чистой, промытой дождями гальки берега озера Вильямса и смотрим на высоченные борта котловины, на мелкую рябь водной глади, на кедровый стланик и бамбук, смотрящиеся прямо в спокойную глубину воды…
– Надо, всё это, запомнить! – говорю я, – Когда ещё, увидим, всё это?!
– И увидим ли, вообще? – философски замечает в ответ, Дыхан.
Всё! Наше время истекло. Озеру Вильямса отданы два часа, поистине, драгоценного времени.
– Два часа! – ужасается Дыхан, бросив взгляд на часы.
– А, мы – и не заметили… – не очень жалея об этом, хитро вздыхаю я.
Очень довольные тем, что всё, о чём мечтали – сбылось, мы торопливо скатываемся по речке, вниз. Но, теперь мы движемся более умно – мы прыгаем по валунам Птичьей, лишь до седловины между горой Вильямса и соседней с ней сопкой, что стоит следующей, уже вдоль Птичьей. Это её мы обпрыгивали по валунам по речке, вчера вечером.
– Давай, попробуем свалить между этими сопками? – предлагает новый вариант, Михаил, – Срежем такой крюк! Километра три, как минимум!
– Конечно! – загораюсь я, – Давай!
И мы бодро лезем в бамбук, вправо от речки, прямо между сопками…
В самом низком месте седловинки между сопками, мы отыскиваем, под высоченными зарослями бамбука, узкую и мелкую канаву. Это – сухое русло ручья! Он, здесь течёт, при паводках. Пригибаясь к самой земле, мы быстро шагаем по этому просвету. Море плотного и высокого бамбука, стоящее над нами сомкнутой и прочной крышей, прячет от нас небо…
– Хм! Вот, что значит, опыт! – коротко оборачивается ко мне, довольный Дыхан, – Ещё день назад – я не знал бы, как здесь пройти!
– Точно! – вторю я ему, – Ищи канаву ручья между сопками – и вперёд!
Всё! Мы прошли между сопками! Напрямую! Перед нами Тятинская седловина! Мы выбрались из канавы, стоим и смотрим на неё… Седловина большая, настоящая! Она лежит между вулканом Тятя и этими двумя сопками. И здесь – мы, тоже, находим удачный путь! Сейчас, летом, гора Вильямса скрыта под высоченными зарослями кедрового стланика. Но! Между этими дебрями и дебрями бамбукового ельника самой седловины, вьётся узкая лента полянок низкого, всего по колено, бамбука!
– Вот оно, наше счастье! – довольный, балагурит Дыхан, ходко вышагивая своими длинными ногами, по узкой полосе бамбуковых полянок.
– Ну! – тоже радуюсь я, стараясь не отставать, – Тут, главное – не завалить ни вправо, ни влево!
Вот и огромная воронка нашего, сухого ручья! По которому мы пришли сюда, с Тятиной…
Не задерживаясь, как шли, мы с ходу, друг за другом, спрыгиваем в этот огромный котёл. Отвесные, земляные стены – метра три высотой! Но, мы – молодые и тренированные…
– Ну, теперь – вперёд! – бодрит меня Михаил, – К Тятинке!
Мы, быстро шагаем вперёд, по сухому руслу. Поворот за поворотом…
– Смотри, след медведя! – вдруг, тычет под ноги пальцем, идущий первым, Дыхан, – Взрослый зверь!
Да! По песочку днища нашей канавы отпечатаны следы медведя! Я приседаю над отпечатком когтистой лапы: «Свежие!.. Слушай, а ведь он тоже использует эту канаву, для передвижения по местности!».
– Конечно! – отзывается, уже уходящий вперёд, Дыхан, – Не одни же, мы – такие умные!
Последний поворот сухого русла – и вот она, речка Тятина!
– Перекур! – командует Михаил.
Перекур – это хорошо! Перекур мы заслужили. Мы садимся на нагретые солнцем, гладкие, большие валуны речного каньона Тятиной. Вокруг нас кипит солнечный, летний день. Мимолётный взгляд на часы – два часа дня.
– Два часа дня, а мы уже на Тятинке! – удовлетворённо замечает Дыхан, – Это хорошо.
– Ну… Есть хочется.
– Ага, не помешало бы! – соглашается со мной Михаил и тут же интересуется, – Что у нас осталось?
– У меня – одна банка ставриды.
А, нам – ещё шагать и шагать.
– Ладно! – решает Дыхан, – Потерпим.
Спускаясь вниз по речке, мы быстро пропрыгиваем верховья каньона речки по валунам, до водопадика. Дальше – речка становится труднопроходимой вброд, а склоны речного каньона раздаются в высокий распадок. И мы выбираемся влево, на лесистый склон со стороны вулкана…
По уже известной нам медвежьей тропе, мы торопливо шагаем вперёд.
– Как, всё же, несравнимо легче двигаться уже известной дорогой! – радуюсь я, торопливо шагая по тропе, – Сколько сил и времени, мы экономим, сейчас!
Мы шагаем и шагаем по тропе. Мимо нас быстро проносятся, проматываются покрытые сплошным лесом склоны…
Изредка, мы садимся перекурить…
Вот и сейчас, порядочно отмахав по косогору, мы опускаемся в бамбуковом пихтарнике, прямо на медвежью тропу. Михаил курит беломорину. Я – просто сижу, глядя на кроны противоположного склона речного распадка…
Вдруг!
– Бу-ушш! Бу-ушш! Бу-ушш!
Сзади, на участке тропы, только что пройденном нами, раздаётся треск тяжёлых прыжков по бамбуку!
Вскочив на ноги, мы хватаемся за, прислоненные стволами к ближайшему стволу пихты, ружья! Но, прыжки уже стихли. Мы стоим, с ружьями наизготовку, слушаем лес…
– Медведь! – запоздало сообщаю я.
– Конечно! – кивает Дыхан, – Мы расположились – не на своей тропе.
Мы снова, торопливо шагаем по медвежьей тропе.
– Смотри, сколько медвежьих следов, на тропе! – замечаю я, – И старых, и совсем свежих…
– Конечно, вижу! – отзывается, на ходу, Дыхан, – Этот путь используется медведями очень часто.
– Может, где, на голубей наскочим! – вскоре мечтает Михаил, – Не помешало бы, на вечер.
Вот – и наш распадок верховий Тятиной, заканчивается. Выйдя на простор рельефа, мы сдвигаемся ещё левее. Теперь, мы режем лес напрямую, по подножьям вулкана. Здесь – бескрайний пихтарник! И рельеф – вполне пологий! Он позволяет нам валить вниз по лесам, лишь придерживаясь общего направления…
Мы, действительно, «валим»! Своей парой, мы стремительно шагаем по лесу, под небольшой уклон. Мои настороженные глаза едва успевают схватывать подозрительные бугры, валёжины и кусты, впереди и по сторонам от нас. Светло-серые, гладкие стволы пихт и коричневые, чешуйчатые стволы елей проносятся мимо…
Но – кажется, что этому хвойному лесу не будет конца! Солнце уже садится на западе, у нас за спинами, а мы – всё шагаем, шагаем, шагаем…
Наконец, сплошной хвойник стал прорываться обширными площадями высокотравья. Теперь, мы шагаем по дебрям зелёных зонтов, листьев и стеблей. Михаил идёт первым, раздвигая лопухи руками. Я, в метре сзади, наступаю ему на пятки. Теперь – мы «режем» по высокотравью, от одного колка пихтарника к другому…
Под кронами пихт темнеет рано. Как только мы ныряем под кроны очередного колка хвойника – нас начинает ощутимо обволакивать синева сумерек.
– Пора задуматься о ночёвке! – бросив взгляд на небо, молча прикидываю я, стараясь не оторваться от Дыхановской спины, мгновенно закрываемой зелёными листьями и зонтами.
Мы выгребаем, по лопухам, в очередной, метров пятьдесят – семьдесят в поперечнике, колок хвойника. Прозевав в сумерках, я оступаюсь и едва не падаю в какую-то
